Владимир Аренев - Магус

Синьор Леандро, не очень заботясь о приличиях, громко и совсем неизысканно сквернословит — аж на галерее слышно!..

— Что дальше? — спрашивает Фантин, когда они идут по галерее, каждый — с младенцем на руках, а «виллан» еще и с портретом под мышкой. Позади неспешно вышагивают ресурдженты, с которыми Обэрто еще предстоит длительная задушевная беседа.

— Дальше? Много работы. Разговор с уважаемым Циникулли — лишь малая и неглавная часть того, что нужно сделать. Ты поможешь мне?

— Куда я нынче без вас-то? — хмыкает «виллан». — Во-первых, пряник обещанный прибудет на ваше имя, так? Ну а во-вторых… я, мессер, знаю, что такое благодарность. Вы ж меня спасли сегодня утром!..

— Пустяки! Скажи, ты имел когда-нибудь дело с детьми?.. — Обэрто останавливается и тихо смеется. — Мой только что, кажется, подмочил себе репутацию.

— Ну, наверное, не так мощно, как вы — синьору Леандро… С детьми-то я умею обращаться, доводилось нянчить соседских, когда… Но послушайте, — восклицает вдруг Фантин, — это что ж, выходит, матушка моя с этим вот, с подестой?.. — Какое-то время он молчит, вышагивая по узорчатым полам, потом медленно кивает. — Да, могло быть. Сходится. Так теперь, — поднимает он голову к магусу, — теперь я… ихний наследник?

— Теоретически — да. Но не думаю, что тебе будет предложен хотя бы статус наследника синьора Грациадио. Единственное доказательство, картина, вряд ли будет принято судом.

Они проходят по галерее до лестницы и начинают спускаться на первый этаж, когда навстречу, буквально из ниоткуда, выходит призрак синьора Бенедетто.

— Я все слышал! — восклицает он, взмахивая руками и гневно пылая глазищами. — Мессер, позвольте засвидетельствовать мое глубочайшее почтение! И вам, господа, — поворачивается призрак к проходящим мимо ресурджентам. — Вы повели себя достойно!

— Мы всегда ведем себя достойно, — бесцветным голосом сообщает фра Клементе. — До встречи, — роняет он магусу — и оба алоплащника уходят.

— Каков! — хмурится синьор Бенедетто. — А впрочем, он наверняка прав. Рано или поздно… — призрак на мгновение замолкает, потом опять возвращается мыслями к своему недостойному потомку — и извергает на голову оного поток самых изощренных проклятий. За прошедшие столетия у синьора Бенедетто их накопилось преизрядно. — Если бы не вы, мессер, уж не знаю, что бы я…

— Не стоит переоценивать мои заслуги, — вмешивается Обэрто. — Перстни я ведь так и не вернул.

Всякое благодушие мигом слетает с призрачного лица синьора Бенедетто.

— Я-то решил, вы сказали это нарочно, чтобы вывести на чистую воду моего неблагодарного потомка!..

— Неужели вы забыли? Законники стараются не лгать без крайней необходимости.

Призрак молчит, вперив в Обэрто мрачный, задумчивый взгляд.

— Готовы ли вы поклясться, мессер, что все три перстня найти невозможно? Вы не знаете, где они?

— Я готов поклясться, что не знаю, где они находятся. И что все три вряд ли когда-нибудь станут доступны вам, вряд ли вернутся в сокровищницу рода Циникулли. Этого достаточно?

— Увиливаете, мессер? Или хотите смерти этого молодого человека — ведь один из трех — у него на пальце, так?

— Я — не ювелир, синьор Бенедетто. И не способен определить, поддельный ли перстень у Фантина или настоящий. Тот, что вы мне прислали тогда в «Стоптанный сапог», как вы сами утверждали, был поддельным.

— Мы проверили все семь — и оказалось…

— Я помню. Так вот, повторяю: я не знаю, поддельный ли перстень у Фантина.

Синьор Бенедетто щурит глаза.

— Значит, вы видели все три, так?

— Я видел очень много перстней, синьор Бенедетто. И все были похожи на ваши.

— Что… что вы хотите этим сказать?!

— Не кричите, разбудите ребенка, — но малыш на руках у Обэрто уже и сам проснулся. Он поморгал, скривился было недовольно и собрался возопить о том, что пеленки мокрые и надо больше внимания уделять детям, а не старикам, к тому же давно мертвым, — но вдруг распахнул глазенки, выпростал ручку и потянулся к рукаву синьора Бенедетто.

— Я понимаю, чего вы добиваетесь, мессер, — громыхает тем временем призрак. — Ваша хваленая законническая справедливость, да? По перстню каждому бастарду; вам-то что, не вы столько веков заботились о чести Циникулли!.. Не вы…

В этот момент он осекается и изумленно глядит вниз, на свой рукав, за который его дергает пра-пра-пра… (мадонна ведает, сколько раз «пра») внук.

— Но как?!..

Пальцы малыша уверенно держатся за призрачную ткань, мнут ее, тянут на себя. На лице ребенка — блаженная усмешка: вот ведь какую игрушку себе нашел!

— Скажите ему что-нибудь. Все-таки ваш потомок.

Но синьор Бенедетто лишился дара речи, он только и может, что, выпучив глаза, смотреть на младенца, схватившего его за рукав.

Внизу, на лестнице, хохочет, ухватившись за живот Малимор.

Вот только в глазах сервана — слезы.

До вечера отдыхали — насколько это удалось при двух требующих внимания младенцах, которые отоспались в библиотеке у синьора Леандро и теперь давали жару. Один раз даже кто-то из постояльцев приходил ругаться: «зачем дитев мучаете?!»

«Еще неизвестно, кто кого!» — хмуро отозвался Фантин, в который раз меняя пеленки. И добавил: «Надобно нам, мессер, кормилицу завесть, без нее не справимся».

Рубэр, хозяин «Сапога», знал одну, так что вскоре близнецы донимали уже ее. Впрочем, кормилица и малыши быстро нашли общий язык и в целом были довольны друг другом.

Остаток дня Обэрто провел в глубоком сне, отдыхая после давешних событий. Жаль, времени на это было мало: только-только смежил веки, а уже — вечер, и Фантин трясет за плечо: «Вы просили разбудить, мессер, когда придут воскрешатели. Ну, так они уже явились. Ждут внизу, в зале».

— Идем, — и они спускаются к ресурджентам, заглянув сперва к кормилице («Все в порядке? Спят? Ну, пусть спят»).

Оба алоплащника, как по команде, встают, едва завидев Обэрто и его спутника.

— Наша договоренность остается в силе, мессер?

— Разумеется.

— Тогда по пути вы хотя бы вкратце просветите нас по поводу случившегося на самом деле?

— Собственно, вкратце я уже рассказал — сегодня днем, у синьора Леандро.

— Там ни словом не был упомянут след, — напоминает фра Клементе.

— Так ведь и говорить не о чем. Следа больше нет. Состава преступления — тоже, поскольку результаты напрочь отсутствуют. О самом событии знают всего-то несколько человек, но болтать не будет ни один, да и кто им поверит? Словом, можете не беспокоиться: то, что случилось, как будто и не происходило вовсе.