Владимир Аренев - Магус

— Очень хорошо, — кивает старший алоплащник. — Осталось выяснить, кто же совершил это.

— А вы так и не поняли? — почти с сожалением смотрит на него Обэрто.

Фра Клементе наконец начинает догадываться; он пристально смотрит на магуса, будто хочет убедиться, что тот не лжет.

— Тогда тем более… — шепчет потрясенный ресурджент. — Тогда… что ж, что же… Может, оно и к лучшему. Да, — говорит он уже решительней, — несомненно, к лучшему. И вы правильно сделали, мессер, что именно так поступили в этой… непростой ситуации. Иначе… я даже затрудняюсь предугадать все возможные последствия. Но волнения в народе, смуты… — Он качает головой, представив все это и многое другое. — Да, вы поступили единственно возможным образом!

Обэрто невесело усмехается. «Как будто я мог поступить иначе! Как будто от меня вообще что-то зависело в этой истории».

Тяжело опираясь на трость, он идет по пустеющей мостовой, вечер плавно перетекает в ночь, улица — в дорожку кладбища, где вместо домов — склепы, склепы, с ангелами, скелетами, «…покойся с миром» и крысами, выбирающимися из нор и чутко нюхающими воздух: как оно там, чем сегодня душа успокоится? (и — чья?); под ногами шелестит мелкий гравий, ветер играет листвой и норовит бесстыдно задрать плащи ресурджентов, но, убоявшись шитых золотом фениксов, отступает.

Черный, печальный гриммо на башне глядит сверху на четверых пришлецов, но не торопится бить в колокол.

(«Он знал уже тогда. Поэтому и звонил, — признался синьор Аральдо вчера вечером после того, как изложил магусу свою просьбу. — Мы, видите ли, неплохо ладили. Пожалуй, он один из немногих, кто будет печалиться по мне, когда я уйду.»)

Обэрто, за ним ресурдженты и Фантин входят в фамильный склеп Аригуччи. Призрак синьора Аральдо не заставляет себя ждать. Сегодня он одет торжественно и строго, на лице его блуждает рассеянная улыбка, медаль с всадником, пронзающим дракона, блестит особенно ярко.

— Здравствуйте, фра Клементе… Конечно, помню! Вы ведь меня к жизни вернули… хоть и не совсем полноценной, а все-таки. И сегодня, кажется, вам снова предстоит сыграть роль моего благодетеля.

— Где бренные останки? — невозмутимо спрашивает ресурджент. Устав ордена не велит ему беседовать на посторонние темы с призраками, которые подлежат окончательному упокоению.

— Ах да, простите, что отнимаю ваше драгоценное время! Останки где и положено, в гробу — полагаю, вы читать умеете? «Синьор Аральдо Аригуччи, fundator фамилии Аригуччи» и прочее в том же духе. Приступайте, не стесняйтесь.

— Хотите ли исповедаться? — заученным тоном произносит фра Оттавио, пока его старший товарищ сдвигает крышку и готовится к проведению нужных священнодействий.

— По-вашему, молодой человек, я в бестелесном состоянии мог так уж много нагрешить? Я и в прошлый-то раз Богу душу отдал раньше, чем исповедался, — и ничего, воскресили меня без особых потерь. Словом, не тяните, приступайте. Устал я, — признается он, повернувшись к Обэрто. — Устал. «Воевать» с синьором Бенедетто на расстоянии, так ни разу и не увидев его в нынешнем обличье; жить в этой клетке без прутьев, занудствовать в разговорах со случайными прохожими… Спасибо, мессер, что согласились помочь. А насчет того нашего разговора… что-то решили?

Магус отрывисто кивает:

— Решил. Когда есть крылья, глупо в гнезде отсиживаться. Тем более если уже однажды летал.

— Удачи вам…

Их прерывает старший ресурджент.

— У нас все готово, мессер. Попрошу вас с мальчиком выйти. Операцию надлежит проводить при минимальном количестве посторонних людей. А нынешние представители фамилии, как я понял, желания присутствовать не выразили…

— Они давно уже переехали во Фьорэнцу, — пожимает плечами синьор Аральдо. — Ну, ступай, малыш, — подмигивает он Фантину. — И кстати, подумай: может, тебе стоит сменить род занятий…

Обэрто и «виллан» выходят наружу, тяжелые створки захлопываются за ними, отсекая все звуки: голоса ресурджентов, шорох их одеяния, скрежет крышки гробницы. Остается только неистребимый, легко узнаваемый аромат, к которому на какое-то мгновение примешивается запах гари. Потом аромат рассеивается в ночном воздухе, и тогда Обэрто говорит Фантину:

— Пора возвращаться.

Они идут обратно — мимо все тех же ангелов, скелетов, заплывших жиром купидончиков.

Гриммо на колокольне, не отрываясь, глядит им вслед. И вдруг, ухватившись за лохматую веревку, начинает раскачивать ее так, что в медной чаше колокола нарождается и крепнет яростное грохотанье.

Двое на кладбищенской дорожке даже не оглядываются.

Деньги от синьора Леандро принесли ровно в полдень, когда колокол на ратуше еще только начал отсчитывать положенное число ударов — никому и ничего не предвещая, а просто сообщая, который час.

Вознаграждение принес тот самый распорядитель, который присутствовал при вчерашнем «разоблачении». Это слегка удивляет Обэрто (таких обычно с курьерскими поручениями не посылают), но разгадка, как всегда, проста: вместе с деньгами кое-что передано на словах.

Прежде чем озвучить послание, распорядитель зачем-то пристально осматривает всю комнату, резко отворяет дверь, выглядывает в коридор, закрывает ее; теперь его внимание привлекло окно: распахнув ставни, он высовывается наружу и изучает улицу, дома напротив, прохожих…

— Может, объясните наконец, что происходит?

— Ах да, мессер, прошу меня простить. Но синьор Леандро строжайше велел проверить, чтобы никто не подслушивал, чтобы даже шанса такого не было…

— Говорите же!

Распорядитель указательным пальцем оттягивает ворот: жарко! Вспотел, бедный, пока плелся сюда аж от самой виллы, да еще такие тяжести нес: деньги, поручение (и неясно, что тяжелей)!

— Синьор Леандро велел передать, что ваша миссия закончена. Он бы просил вас как можно скорее покинуть город. И еще… мессер, он спрашивал, как вы намерены поступить с… с ними.

Посланник синьора Леандро бросает испуганный взгляд на двух малышей, которые умиротворенно сопят, каждый в своей колыбели.

— Еще не решил. А в чем дело?

— Он хотел бы… э-э-э… ну, мне было сказано передать, что… — распорядитель нервничает, хотя наверняка и раньше выполнял скользкие поручения хозяина. Мучает беднягу не мысль о неприглядности того, что ему надлежит вымолвить, а персона магуса. Этот может и с лестницы спустить. Или возьмет и в гидру превратит, какую потом ни один Геркулес не захочет уничтожать — побрезгует. Эх, рисковая жизнь у доверенных лиц! — Словом, синьор Леандро по некотором размышлении решил, что лучшим выходом было бы оставить младенцев у себя. Так сказать, под присмотром. Чьи они там дети, кто их мать, кто отец — это все, знаете, материи туманные, сомнительные, можно сказать. А младенчики — вот они, нужно же кому-то о них позаботиться.