Елена Хаецкая - Нелегал

— Люди, между прочим, тоже разные, — обиделся за своих рабочих Тахар. — Не стоит вот так, всех одной краской мазать. Различия имеются, нужно только приглядеться. Согласен, для этого привычка нужна, вот как у меня, но поверь: как не бывает двух одинаковых троллей, так не бывает и двух одинаковых людей. Ты глянь повнимательнее: одни повыше ростом, другие — пониже; встречаются и беспокойные… Что предпочтешь?

— Все равно, — Авденаго махнул рукой. — Для меня все бородатые на одно лицо.

— Ты безнадежен, — засмеялся Тахар. — Ладно, положись на мой глазомер. Я тебе быстренько высмотрю кого получше…

Они отправились к стене карьера. Большинство рабочих сейчас находилось на самом верху, возле обвалившегося тоннеля: одни расчищали завал, другие уже принимались разрабатывать обнаженную медную жилу.

— Как тебе вон тот? — Тахар указал на тощее пугало в лохмотьях. Пугало волокло тачку и угрюмо смотрело себе под ноги. С точки зрения Авденаго, оно ничем не отличалось от того, что ступало за ним вслед, и тоже с тачкой.

— Подойдет, — беспечно произнес Авденаго.

— Ты уверен? Может быть, предпочтешь второго? — усомнился тролль. — Погляди, он тоже хорош. В своем роде, конечно.

— Нет, лучше уж пусть будет первый, на кого ты указал, — стоял на своем Авденаго.

— Решил положиться на судьбу? — Тролль прищурился.

— Скорее, на твой верный глаз.

— Мой верный глаз положился на судьбу.

— А я — на твой верный глаз.

— Умно, — одобрил Тахар. И заорал рабочему: — Эй, ты! Бросай тачку и иди сюда!

Рабочий остановился и медленно поднял голову. Мгновение он смотрел на тролля. Тахар несколько раз подпрыгнул, показывая серьезность своего распоряжения, и махнул рукой:

— Сюда!

Рабочий, однако, тачку не бросил. О том, что Тахар периодически устраивает провокации, проверяя преданность рабочих своему делу, на карьере были наслышаны все. Поэтому он приблизился к Тахару вместе с тачкой и остановился в трех шагах — так, чтобы Тахар не смог дотянуться кнутом.

— Ага, — сказал Тахар. — Очень хорошо.

Авденаго с отвращением рассматривал рабочего. Особенную брезгливость вызывали у него цепи на ногах пленника: они были покрыты грязью и чем-то похожим на прогорклое запыленное сало.

— Что ты обнаружил здесь хорошего? — осведомился Авденаго.

— Он силен и вынослив, — ответил Тахар. — Вот что хорошо. Такой-то тебе и понадобится.

Авденаго удивился. Судя по тому, с каким усилием рабочий передвигался, не похоже было, чтобы он был так уж силен.

Авденаго высказал свое сомнение прямо.

Тахар хмыкнул:

— Он здесь не менее восьми лун. То, что люди называют «месяцами». Четыре месяца.

— Ты же сказал — «восемь лун», — удивился Авденаго. — «Луна» — это один месяц. По-моему.

— Любовь моя! — воскликнул Тахар (подобное обращение было в ходу у троллей между близкими друзьями и вовсе не означало того, что означает у людей; смысл выражения — в том, что оба друга любят одно и то же). — Любовь моя! Да смотрел ли ты на небо?

— Многократно.

— По нашу сторону Серой Границы лун — две, стало быть, то, что люди называют «месяцем», содержит две луны, — разъяснил Тахар. — Восемь лун — четыре месяца. Достаточный срок, чтобы узнать все мои хитрости и не поддаваться на них. Посмотри, к примеру, как он встал. — Тахар указал на рабочего кнутом. — Если я захочу огреть его, то не смогу сделать это неожиданно. Да, у него имеется опыт. Стало быть, он здесь давно. А если он здесь давно, стало быть, он вынослив. Вот тебе мои рассуждения, выстроенные в ряд!

— Пусть твои дети будут так же умны, как и ты, — сказал Авденаго. — Мне бы такое и в голову не пришло.

— Ничего, что-нибудь другое придет, — утешил его Тахар немного снисходительно.

— Уже пришло, — сказал Авденаго.

— Что? — В голосе Тахара прозвучала нотка ревности.

— Я приму все твои советы, — объявил Авденаго. — Я поддержу Нитирэна — раз. И возьму в услужение этого рабочего — два. Две вещи.

— Умно, — похвалил Тахар.

— Не умнее тебя.

— Точно.

— Эй ты, — обратился Авденаго к рабочему, — я тебя забираю. Назови свое имя и ступай вон к той телеге.

Рабочий повернул голову и посмотрел в ту сторону, где услужающий тролль запрягал лохматого конька. Колеса телеги были сделаны из цельного древесного спила. Сверху на нее навалили гору опилок — чтобы смягчить тряску.

— Это карета, — поправил Тахар.

— Назови свое имя и ступай к карете, — повторил Авденаго, не меняя тона.

Рабочий сказал:

— Евтихий.

— Это твое имя? — переспросил Авденаго. — Евтихий?

— Да.

— Ты уверен?

— Не вполне, — признал рабочий.

— Ага, — обрадовался Авденаго. — Я так и думал. Видишь ли, «Евтихий» звучит неприятно. Режет слух. Понимаешь?

— Да.

— Ты понимаешь? — удивился Авденаго. — Тебе тоже «Евтихий» режет слух?

— Да.

— Но ведь это было твое имя?

— Его произносили неприятные существа, — сказал рабочий.

Тахар проявил признаки обеспокоенности.

— Возможно, тебе не следует брать этого Евтихия, — обратился он к Авденаго тревожно.

— Почему? — тот пожал плечами. — Он не хуже остальных.

— Он рассуждает.

— Если бы он не рассуждал, то бы был уже мертв. Выносливость связана со способностью к рассуждению. Так сказал бы Моран Джурич.

«Я действительно стал умнее, оказавшись по эту сторону Серой Границы? — подумал Авденаго смятенно. — Или это колдовство Джурича Морана? Возможно, его влияние… Или мне подыгрывают. Моран мог такую штуку устроить. Или не мог? Кто вообще знает, что может и чего не может Моран Джурич?»

Переместившись из дома на Екатерининском канале сюда, в троллиные горы, Миха Балашов как будто миновал целый этап интеллектуального развития. Те вещи, которые он никогда не мог ни сформулировать, ни объяснить, больше не нуждались ни в формулировках, ни в объяснениях: теперь они превратились для него в общее место, в нечто само собой разумеющееся. Вот где настоящая магия, если уж вообще рассуждать о магии!

Чтобы не растеряться и не утратить инициативы, Авденаго тщательно изгнал из головы всякие мысли и сказал своему новому спутнику:

— «Евтихий» отменяется. Теперь твое имя — Этиго. То же самое, что и изначальный Евтихий, но для троллиного слуха звучит приятно.

— Этиго? — переспросил рабочий.

— И выговаривается удобно, — прибавил Авденаго. — Гораздо удобнее, чем «Евтихий». На «Евтихии» можно язык сломать.

Новоиспеченный Этиго ничего не ответил. Он оставил свою тачку и двинулся к телеге (карете).

Едва только горы остались позади, потянулась скучная серая равнина. На ней росла трава, но такая неопределенная и бесцветная, что ее, почитай что, и не было вовсе. Во всяком случае, лошадь наотрез отказывалась ее щипать.