Татьяна Зубачева - Мир Гаора

— Тебе спасибо, любый мой.

И ушла она так же неслышно, как и пришла.

Так эта теперь выспрашивать вздумала. Ей-то чего?! Или тоже понаушничать решила?

— Это ты была? Нет? Так какое тебе дело?

Она нахмурилась и пренебрежительно повела плечом.

— Мог и получше поселковой себе найти. Ты ж личный всё-таки.

Гаор зло усмехнулся.

— Ревнуешь?

— А ты не задирайся, — посоветовала ему Первушка. — Я тоже кое-что могу. Мигну кому надо, и не будет тебя.

— На торги отправят, — рассмеялся Гаор, — да хоть сейчас. Тоже, испугала.

— Дурак, — вздохнула она с насмешливой жалостью. — Думаешь, только собаки есть? Забав много. Ардинайлы не продают никого. Только на утилизацию сдают. Если остаётся, что сдать. Понял?

— Понял, — кивнул он и встал. — За лечение спасибо, и что про забавы сказала тоже, а остальное… я уж сам как-нибудь разберусь.

— Разбирайся, — кивнула она. — Категорию ты уже потерял. Береги, что осталось.

Он молча натянул футболку, взял куртку и ушёл. Вот ведь стерва, по самому больному ему врезала. Когда отпали наклейки, он в душе — благо, кабинки есть — рассмотрел себя. И понял, что полной первой больше не получит. Конечно, струпья отпадут, шрамы побледнеют, но останутся. Хорошо хоть, ни мышцы, ни суставы нигде не стянуло, а то бы и второй — ограниченно здоров — не было бы. Вот чёрт, он так надеялся, что за год, ну полтора, окупит свою цену и его перепродадут. Ведь все, и у Сторрама, и в отстойнике, говорили об этом. А со второй категорией, всего в шрамах, кто и за сколько его купит? И каждая тренировка с собаками добавит ему шрамов. И о каких это ещё забавах она говорила? Похоже, и в этом Седой прав: всегда найдётся более страшное.

Сходив в душ, переодевшись и отдав Снежке футболку для починки, Гаор сидел в курилке и мрачно курил. Ныли уставшие мышцы, зудели свежие и старые синяки и ссадины. На душе было хреново — не то слово. Остальные ещё на работе, и он сидел в одиночестве. Сейчас бы напиться, или подраться, или… да чего ни придумай, ни хрена всё равно не будет. Покуришь, пожрёшь, ну, ещё покуришь, ну… даже поговорить не с кем. "Родовые" брезгуют, а "купленные" боятся. Да на хрена ему эти "родовые", твари клеймёные, оно и видно, что отстойника не пробовали. В камере им бы спесь живо сбили. Каждый сам по себе и за себя. И только и думает, как бы кого под порку подвести. Будто от этого своё клеймо побледнеет или ошейник свалится. Так что Мажордом не в одиночку зашугал и задавил всех, это они все вместе. Сволочи. Выродки остроносые, один к одному, что в ошейниках, что без них.

— Эй, Дамхарец, — негромко позвал его от двери женский голос. — Дай покурить.

— Я Рыжий, — ответил он, не поворачивая головы.

— А по мне хоть Чуней зовись, покурить прошу.

"Поселковое" слово заставило его посмотреть на просителя, вернее, просительницу. Черноволосая и остроносая, в таком же, как у Цветика, коротком и сильно декольтированном только бордовом — цвет Орвантера или Первого Старого, сразу вспомнил Гаор — платье с белыми фартучком и наколкой, в туфлях на высоких каблуках, она смотрела на него вызывающе и насмешливо. Гаор уже знал, что женщинам сигарет не выдают, но не слышал, чтобы угощать запрещалось, и потому молча достал из нагрудного кармана пачку, вытряхнул на ладонь сигарету и протянул ей.

Она подошла и взяла сигарету, прикурила от вмонтированной в стену возле двери зажигалки.

— Подвинься.

В курилке они были вдвоём, так ей что, другого места на круговой скамье нету? В другое время он бы, может, и поигрался с ней в эти игры, известные ему ещё с училища, но сейчас не под настроение.

— Пошла ты…

— Грубиян, — вздохнула она, садясь рядом с ним. — На кого злишься, Дамхарец? Лучше порадуйся.

— Чему? — угрюмо поинтересовался Гаор.

— А что жив, — она усмехнулась. — Мало тебе, что ли? Вон тебя, и бьют каждый день, и собаками травили, а ты жив. И даже Самого из-за тебя выпороли. Другой бы по потолку от радости ходил, а ты… А ты чего сбежал тогда? Тебе ж Фрегор хотел первый удар дать. Отвёл бы душу, — она снова усмехнулась. — Глядишь, Сам бы и не встал. Чего сбежал?

События того дня Гаор помнил хорошо, и помнил, что его увёл Рарг. Удачно увёл, не дал ему на неповиновение пойти. Но ей он ответил по-другому.

— Я не палач.

Она глубоко затянулась и медленно выпустила дым.

— Это пока не приказали тебе. А прикажут, и куда ты денешься?

И Гаор невольно кивнул, соглашаясь. Да, прикажут и… всё, вот он и будет край его, за которым уже только смерть, и никакие тренировки у Рарга не спасут и не помогут.

Она вытянула, скрестив в щиколотках, длинные красивые ноги.

— Живи, пока жив, Дамхарец.

И покосилась на него, проверяя впечатление. Гаор невольно усмехнулся. Ишь, как без мыла лезет. Ну, и хрен со всем, может, и впрямь…

В дверях курилки возник Мажордом. Гаор спокойно встретил его пристальный взгляд. Он в рубашке и штанах, на ногах шлёпки, курит в отведённом для этого месте, по-поселковому не говорит. Придраться не к чему. Продолжала спокойно курить и женщина.

— Иди, переоденься, — разжал губы Мажордом. — Ты больше не нужна.

Она снова глубоко затянулась, выдохнула дым и спросила.

— А кто там?

— Он захотел Яблоньку, — ответил Мажордом.

— Да, — кивнула женщина и встала, — её ему надолго хватит.

Она бросила сигарету в стоявшую посередине курилки широкую и низкую бочку с водой и вышла. Мажордом посторонился, пропуская её, и шагнул вперёд, закрыв за собой дверь. Гаор насторожился.

После того дня, когда он бился с собаками, а Мажордома пороли, они ещё ни разу не разговаривали. Сутки Мажордом отлёживался у себя в комнате, и Милок бегал по его поручениям, а потом, бледный, похудевший и осунувшийся, снова вышел на работу. Гаор видел его издали, слышал голос, отдававший распоряжения, но вот так лицом к лицу… Ну, и что теперь?

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— А что ещё я тебе должен? — ответил вопросом Гаор.

Мажордом раздвинул бледные губы в улыбке.

— Одни неприятности из-за тебя, Дамхарец.

— Я Рыжий, — поправил его Гаор. — У кого неприятности? У тебя? Ну, так ты сам виноват. С собаками ты меня подставил, ты смерти моей хотел. Не так разве? Что выжил я, не твоя заслуга. — Гаор зло усмехнулся. — Ты ещё со мной не рассчитался, помни.

— Чего ты хочешь? — резко спросил Мажордом. — Ты жив, тебе этого мало?

— Давай, — Гаор докурил сигарету и щелчком отправил окурок в бочку. — Хочешь, Мажордом, на себе проверить, много это или мало, жить?

— Тебя запорют. Насмерть.

— Мг, — кивнул Гаор. — Только ты на это уже от Огня смотреть будешь.

Разговор явно для обоих заходил в тупик. Либо они сейчас от угроз переходят к делу, либо… Гаор прямо слышал, как скрипят у Мажордома мозги в поисках достойного выхода.