Анджей Ваевский - Отныне я - твой меч

Пролог

Седой, согбенный возрастом старик склонился над пергаментом, старательно выводя каллиграфическую вязь. Изможденное морщинистое лицо скрасила лёгкая улыбка, выражающая невесомую грусть. Из-под пера родились слова:

"Благословенны земли Таридата, воспетого в веках. Велик народ, живущий заповедями Бога и Отца нашего Тарида и брата его Азита. Богаты, счастливы люди, обласканные светом Святого слова, от гор Фуградских на севере и востоке до морей Ширамских на западе и юге. Обширны, плодородны земли, щедры народы и мудры правители, объединённые единой верой. Залогом этого единства — Белая Цитадель жрецов-монахов, несущая Святое слово, и Красная Цитадель жрецов-воителей, хранящая границы от варварских набегов из-за гор. Две могущественные империи раскинулись на просторах Таридата, став нерушимым заслоном: Рагард — непроходимыми лесами и могучими воинами севера, Мадерек — знойной пустыней и неутомимыми всадниками юга. На стыке двух империй, под их неусыпной защитой, ютятся крохотные королевства-княжества, ведут спокойную размеренную жизнь. Элегией протекают дни и ночи королей и принцев, вот уж две с половиной тысячи лет рождая сказки…"

Летописец на миг прикрыл глаза, словно представляя то, о чем пишет, перо вновь прошлось по бумаге:

"Волшебные сказки о прекрасных принцах и принцессах, спасённых этими самыми принцами. Ведь как оно всегда выходит? Жила одна принцесса, и было у неё четыре брата. Но напал злой враг, всех поубивал и взял прекрасную принцессу в плен. Но явился спаситель, о да, прекрасный принц, врагов всех уничтожил, пленницу освободил, влюбился-женился, и жили они долго и счастливо. Увы, но так бывает только в сказках…"

Старик перечитал написанное, еще раз улыбнулся, скомкал пергамент и проворчал:

— Только совсем не сказка получилась. И точно не про "долго и счастливо". Наш сказ о настоящем, наш сказ о короле.

На новый лист легли новые строки.

Сидерим, год 2540

— К счастью, родная, близнецы всегда к счастью, — Эрдар Сидеримский склонился к жене, целуя в макушку. Малая благодарность за двоих здоровеньких младенцев. И пусть вопрос наследования давно решён, пусть эти двое стали четвертым и пятой в очереди на трон крохотного государства, но король был счастлив. Он видел добрый знак в том, что королева родила близнецов.

— Не иначе, как к возвеличению страны, — улыбнулся лекарь.

Новорожденный принц был назван поистине королевским именем Садар, что с мадерекского наречия означало "Божественный мечник", принцессу же нарекли Сейдар — "Прославленная богом".

Жители Сидерима отличались от ближайших соседей-имперцев. Мадеране, дети пустыни, были черноволосы и черноглазы, их кожу давно высмуглило жгучее солнце. Сидериане же не так давно жили высоко в горах, и к подножию переселились лишь три века назад после сильного землетрясения, разрушившего поселения до основания. Светловолосые и светлоглазые, они больше походили на северян, хотя и являлись коренными жителями юга с его традициями и обычаями. От суровых свободных ветров маленькому народу остался только город в небольшой долине. И гордость. Ближайшие соседи — такие же небольшие королевства-княжества — посмеивались над горцами, мол, чего пыжатся, не империя же, но сидериане продолжали упорствовать в неоправданной кичливости, раз за разом нарекая детей все более вычурными именами. Королевская чета не осталась в стороне от сложившейся традиции, делая вид, что их детям суждено править миром.

Природа сыграла с близнецами злую шутку. Впрочем, такую шутку она проворачивает почти со всеми разнополыми двойняшками. С раннего возраста стало понятно, что принцу Садару достался мягкий и отзывчивый характер, нежные черты лица и миролюбивость, тогда как Сейдар впитала в себя, казалось, весь воинственный дух горного народа и, не в пример братцу, пристрастилась к ратному делу с младых ногтей. Конечно же, принца тоже муштровали, но он всегда проигрывал сестрёнке, уж больно грозной, как для девочки. И всё же брат с сестрой были настолько похожи, что различали их лишь благодаря длинной косе Сейдар, не смевшей срезать волосы по обычаям своего народа.

Сидериане спокойно приняли то, что в будущем король Эрдар прочил обоим близнецам место воеводы королевства. Одно на двоих. Он свято верил в то, что разделять детей нельзя. Когда девочке исполнилось восемь лет, и правители соседних земель начали засылать сватов, желая породниться с Сидеримом, король отверг все предложения, сказав, что дочь его особенная, и только брат ей сможет выбрать жениха, но не раньше, чем сам станет взрослым. То ли не подумал правитель, что к тому возрасту никто не заинтересуется принцессой, то ли заведомо обрекал девочку на одиночество. Возможно, так оберегал девчушку, понимая, что вырастет она далеко не красавицей, а продавать по политическим причинам единственную дочь не хотел.

— Не плачь, Садар, я с тобой, — сестра держала брата за руку, пока ему перевязывали очередную ссадину, полученную на тренировке.

— Я и не плачу. Но лучше бы ты стала мной.

— Могу стать твоим мечом, — усмехнулась девочка, намекая на то, что всегда ставала на его защиту.

Мадерек, год 2549

Надрывный плач младенца нарушил тревожную тишину императорской опочивальни. Вздох облегчения вырвался у немногих присутствующих. Измотанная многочасовыми тяжелыми родами императрица смогла наконец-то откинуться на подушки, отдыхая. Император вымученно улыбнулся. Третий принц своим появлением доставил много хлопот. Пожилой дворцовый лекарь устало склонился над ребенком, надтреснутым голосом подтвердив: мальчик. И вдруг всхлипнул.

— Лекарь, что-то не так? — тревожно спросил император.

— Всё не так. Проклятие, — дрожащим голосом ответил старик, развернувшись к повелителю и показывая замолчавшего новорожденного. Снежно-белые волосики тончайшим пухом покрывали голову младенца. Рубиново-кровавыми сполохами на бледном детском личике алели глаза.

Древнее проклятие вошло в императорский дворец, заставляя собравшихся в опочивальне поёжиться от предчувствия беды, которую всегда несли с собой младенцы-альбиносы. Неприкасаемые — так их называли. Мало кому из них удавалось выжить, никто не решался растить такое дитя. Но всё же это не ребенок селянина, а принц, сын правителя Мадерека: его не выбросишь в овраге помирать. Императрица закрыла лицо ладонями, тихо заскулив. Император шумно выдохнул. Беда пришла, когда не ждали.

— Никому не прикасаться к ребенку. Я смогу обратить проклятье в благословение. Мне нужен тот, кто понесет младенца, — уверенно прозвенел голос жреца, единственного, кто не растерялся и не испугался увиденного.