Ник Демин - Туман. Квест «Похититель Душ» 1

Он стоит и ждёт ответа, а я не знаю, что ему ответить. Наконец Аллонсио тяжело вздыхает и уходит в сопровождении моего палача. Мне бы промолчать, но непонятный демон снова дёргает меня за язык:

— Вы прекрасно дополняете друг друга! — замечаю я.

— В смысле? — останавливается он.

— Ну, один страшный, а второй тупой!

За это меня ещё немного бьют, но как то лениво. Без огонька. Это самое плохое, получается, что им от меня уже ничего не нужно.

Самое интересное, что этот осёл действительно не понимает, почему нас понесло к тёмным. То что там можно выжить, этот идиот за причину не считает. Он же думает, что лучше погибнуть здесь на костре, чем жить там и мне кажется последний заданный вопрос и был то, из-за чего он приходил.

Огромный зал, высокие потолки, тяжёлые занавеси, шитые золотом, большие стёкла в окнах, прозрачные, через которые не только попадает свет, но и видно всё что делается снаружи. Внутри двое, молчаливые гвардейцы вдоль стен не в счёт. Кто будет стеснятся говорить при мебели? Только что закончился приём, по какому то не очень значительному поводу. Совсем недавно объявлено о возвращении дочери из закрытой школы при монастыре Святых Петра и Павла. Молчание нарушает женщина:

— Ты думаешь мы поступаем правильно?

— Я не знаю.

Высокий красивый человек ободряюще сжал руку своей хрупкой миловидной супруге.

— Она просила за него… — недоговорив она встревожено посмотрела на него.

Он отпустил её руку и подошел к окну. С этой комнаты закат был особенно красив, заливая Лилу, его город, колдовским светом. Город мира и спокойствия, который он пытался создать последние несколько лет.

— Мы обдумаем этот вопрос, — глухо сказал он и она покорно склонила голову.

Резко развернувшись он покидает её и идёт к выходу. Двери распахиваются перед ним, а она остаётся одна. Наверно мне кажется что её губы шепчу:

— … иначе она нас никогда не простит.

Сколько раз я читал: «Лязгнули тюремные затворы…», ну что поделать, они действительно лязгнули, в сырой камере стало людно и свет факелов заметался причудливыми бликами по влажным стенам. Два стражника с обнаженными мечами наизготовку бдительно следят за каждым моим движением. Им плевать, что я измучен и слаб, а после пыток даже не могу передвигаться самостоятельно. Я чернокнижник, или в меня вселились демоны — точно не помню, поэтому они меня и бояться. Странно, но именно сейчас вспомнилось, что в принципе я попаданец, человек из другого мира. Что все это для меня дела давно прошедших дней и средневековая дикость, что в наше время бессмысленная жестокость осуждается и речь не идет не то чтобы о костре, а даже смертную казнь предали забвению. Сплошные моратории, гуманизьм и подобная белиберда. Эти же ребята такими благоглупостями не страдают, у них речь короткая: заработал — получи, не заработал — тоже получи, на будущее так сказать.

В камеру торжественно входит процессия из четырех монахов, двух священников и одного мелкого хлыща, одетого в дорогой, шитый золотом, камзол; с надушенным платочком; тонкими нервными движениями.

— Ну-с, как мы? — с фальшивым участием интересуется шустренький, и не дожидаясь ответа, начинает отдавать распоряжения. — Подгоните телегу поближе. И передайте охране, что я не хочу чтобы было как в прошлый раз.

Монахи с неодобрением смотрят на него и меня, а мне до ужаса интересно, что же было в прошлый раз. Неужели какому-нибудь бедолаге повезло бежать? Неужто хоть кто-нибудь смог выйти из каземата своими ногами? Вряд ли, если судить по моему состоянию.

Хлыщ снова поворачивается ко мне:

— Так, давайте всё-таки познакомимся. Я — Ваш адвокат.

Я в шоке:

— И что? Вы можете отмазать меня от костра?

Теперь дохлый находится в некотором недоумении, потом его лицо проясняется:

— В смысле оправдать Вас? Конечно могу. По большому счёту именно за этим я и пришёл сюда…

Всё плывёт, камера начинает ходить кругами, становится душно, я начинаю проваливаться в глубокий колодец, вокруг меня искривляются рожи охраны и святых отцов. Я слышу чей то искаженный голос:

— Осторожнее надо было бы, такое известие…

— Да уж, повезло дурачку…

И темнота.

Следующий момент я начинаю захлёбываться и шумно фыркать. Внезапно я отчётливо слышу голоса:

— Ну вот, а то чуть нас удовольствия не лишили…

Мне пофиг, я счастлив до потери пульса, пусть изувеченный и почти урод, но живой! А это главное. Меня поднимают и держат под руки, пока этот приятный во всех отношения юркий человек, откашлявшись и серьёзно нахмурив брови начинает читать:

— В связи с днём совершеннолетия кронпринцессы Генриетты, Его Величество объявляет о помиловании и замене смертной казни, бессрочной каторгой для всех лиц совершивших коронные преступления…

Он долго и муторно говорит, плюётся слюной, смотрит вытаращенными глазами — короче развлекается. Я едва улавливаю смысл из вычурных слов королевских приказов. Я едва улавливаю мысль о замене казни на каторгу, но не знаю верить ли этому или нет.

— Вам надо радоваться, — буднично добавил он, сворачивая свиток, — чтобы из всех осужденных по тем же статьям, помиловать только Вас, Его Величество приказал казнить остальных в течении суток.

Я застыл. Значит это правда? Меня не казнят?! Я стараюсь держать себя в руках, но поганое свойство моей натуры — неприятные известия мне гораздо легче переносить, чем приятные.

Не дав мне в полной мере насладиться счастьем вновь обретённой свободы, этот шкет сворачивая свои бумажки произносит будничным голосом:

— Есть однако одна неувязочка — я по Вашим словам «отмазываю» от гражданских обвинений.

Я ещё улыбаюсь, но я чувствую что-то нехорошее.

— То есть все гражданские обвинения с Вас сняты. Вам не отрубят голову за…, не повесят за…, не четвертуют за …, не распнут на кресте за … За все эти преступления Его Величество в мудрости своей простил Вас…

До меня начинает постепенно доходить. Посмотрев на моё снова побледневшее лицо, он, почти с сочувствием, тихо продолжил:

— … но по преступлениям против веры мой сюзерен ничего не может сделать.

— Что меня ждёт?

Неужели этот каркающий голос мой?

— Сын мой, — встревает один из священнослужителей, до этого смирно стоявший около стеночки и терпеливо ждавший окончания этого фарса, — Святая церковь спасёт твою грешную душу. Сквозь очищающее пламя она попадёт на небо, ибо раскаяние твоё было искренне…

Я пытаюсь оправдаться, говорю, что это под пытками я наговорил столько всего лишнего про себя и про других, что единственное в чём виновен, это как раз преступления против королевства, что согласен ан любой срок, каторгу. Но им всё равно. Я до сих пор не понимаю в чём именно я так нагрешил, ведь жил как все.