Пётр Волкодав - Булава скифского царя

— А отец мне говорил, что они сражались друг с другом, брат с братом для того — Зиммелих снизил голос до шёпота — чтобы…

— Чтобы разрубать головы своих братьев. Они не хотели, чтобы наши отцы использовали их головы как чаши — прошептал Ассей. — Я понял тебя Зиме, брате. Мы можем положить ещё много сармат, но я считаю — сотня отобранных нами жизней, не сделает нас доблестнее, чем мы есть. Я понял — ты предлагаешь…

— Да, именно то, что ты подумал брате. Пусть твоя рука не дрогнет. Сейчас, наверняка появится их царь, и будет торговаться со мной. Земли наши теперь принадлежат им, но остался ещё один приз — руки моих дочерей. Как жаль, что я не убил его, тогда в Торжише. Как ты думаешь, Ассее, Тертей и Хорсил выбрались?

— Однозначно брате. — улыбнулся Ассей. — Они наверняка в безопасности, иначе нас давно бы закидали стрелами. — Ассей принюхался и повернулся к чему-то прислушиваясь. — Что это? — спросил он. — Кто-то запалил мою степь. Этот запах я не спутаю ни с чем.

— Я не ощущаю, брате. Какая нам разница. Ты, — голос Зиммелиха дрогнул — если когда я обидел прости… Вон приближается и ихний царь.

— И ты — горячо зашептал Ассей — если что не так — прости и прощай мой брате и мой царе. Знаешь Зиме, под Фатом твой брат сказал мне странную вещь, будто он уже видел меня, но в другой ойкумене. Я не совсем понял его, а теперь думаю…

— А мне — оживился Зиммелих — Степан показал мне всю ойкумену брат. Он опустился с небес на летающем шатре. Ойкумена так велика, что мы — маленькие песчинки в ней, а наши земли — маленький камушек, вмещающийся на ладони… Я видел её с высоты, где никогда не летают птицы.

— Так звёзды падали тогда, — это Степан?

— Да, это был он. Он сказал, что родится в землях Меотиды — твоих землях, брате!

Ассей неожиданно повернулся. Глаза братьев встретились. Ассей долго смотрел, а потом сказал. — Он и есть наш бог и брат. Я верю тебе. Другому бы не поверил. Тебе — верю! А слова Степана я понял вот как брате… погоди, вот и ихний царь. Ну да и "полынь" с ним. Договорю. Я знаю Зиме, — знаю, — с жаром и, торопясь, произнёс Ассей: — Наступит время, и мы снова придём в этот мир, чтобы надеть боевые пояса. Я уверен брат! А вот и их царь. И ещё — Степан сказал, что мы такие же великие воины, как маршалы — Рокоссовский и Василевский, изменившие ход второй мировой в… степи. Ещё он сказал, что Степь — наша великая степь, раскинувшаяся на все пределы, решала и, будет всегда решать все вопросы мира ойкумены. Я не понял Степана, но понял другое, он.. — Ассей напрягся. — Приготовься. — Царь Меотиды сжал губы и улыбнулся. — Я закрою глаза, во время удара брате, не хочу видеть. Слова больше не нужны.

— Я готов Ассее. Пусть не дрогнет твоя рука. Я не закрою глаз, — прощай!

Копья опустились. В круг въехал сарматский царь. Он спешился и победоносно посмотрел на братьев, не преминув бросить взгляд на свой колчан, где красовался дорого отделанный лук царя всех скифов. Зиммелих презрительно сплюнул и неожиданно сказал: — А дымом действительно пахнет, Ассее. Зачем ты запалил степь сармат? — обратился он к царю длинноголовых, одновременно повернув голову в сторону дыма.

— Я не поджигал степь Зиммелихе! Она теперь — моя. Я… - важно ответил владыка северного Причерноморья и Меотиды. Сарматского царя неожиданно перебили. Он недовольно покосился на сотника, внезапно, появившегося в кругу и, ругаясь, схватился за рукоять меча.

— Мой царь! — кричал сотник.

— Ты как баба, — взревел сарматский царь, — а не воин. Твоя голова видимо мешает тебе… — Зиммелих и Ассей дружно хохотнули, а сотник испуганно продолжил. — Степь. Они подпалили степь! Огонь идёт к нам!

— Ты что, раб не знаешь что делать, — огонь тушится огнём. Поджигайте! Я…

В этот момент явственно прозвучал длинный звук боевого рожка. Рожок протрубил три раза, а потом умолк. Сарматский царь удивлённо пожал плечами. Ассей и Зиммелих продолжали хохотать. У братьев от смеха выступили слёзы. — Мне объявили войну? — изумился сармат — но, кто? В степи больше никого не осталось. Кто это? — он покосился на Ассея. Царь Меотиды вытер слёзы: — Зиме, я понял — не удивился царь Меотиды. — Тертей сдержал своё слово, сдержал Зиммелихе! Помнишь тот пир!?

— Ха-ха-ха. — снова разразился смехом царь всех сколотов — помню брате. — Зиммелих вынул из пояса рог и, к изумлению сарматского царя затрубил в ответ. Спустя минуту снова раздались два гудка.

— Помню, брате! Помню его слова — радостно закричал Зиммелих.

— О чём ты говоришь? — нахмурился сармат. Зиммелих отмахнулся, не желая вступать в разговор, чем вызвал нешуточный гнев царя сармат и торопливо закончил: — Значит — всё в порядке Ассее! Я не завидую тебе — сармат! Прощай мой брат!

— Прощай!

— Чтоо! — заревел зверем, догадавшись сармат…. — Лучники! Лучники!

Зиммелих и Ассей одновременно повернулись друг к другу.

— Лучники!!! — уже в неописуемой ярости заорал сарматский царь, выхватывая из колчана лук. Стрелы прорезали воздух слишком поздно: — братья-цари оказались значительно проворнее. Удары их мечей были точны как всегда…

Желанная добыча ускользнула на виду всего войска победителей…

… летит… степная кобылица

И, мнёт ковыль!

Александр Блок.

.

— Вот так-то — усмехнулся Тертей. К двум кобылицам он привязал связки горящего хвороста и от всей души стегнул. Кобылицы испуганно заржали, оглядываясь на огонь. Каждая из них рвалась прочь, но бечева, связующие хвосты не давала. Когда огонь заплясал и занялся, Тертей перерезал бечеву. Кобылицы, почуяв свободу, понеслись в противоположные стороны, — на север и юг, прочь от Тертея и огня; в своё неведомое будущее. А огонь по пятам следовал и степь, подчинилась — взорвавшись болью огня и своего сына: — фронт пожара становился шире и шире и уходил на восток, И потому, до смх пор — роза ветров приазовья — восток — на суховей и диск слепящего бога Хо-РА-са, (он же Хор-египетский Гор, он — Ви-РА-коча — центральной Америки, — Б-РА-ма — Индии, То-ра, У-ра, Ко-ра-н…. но не в богах и не слогах русского языка…

Тертей дождался пока фронт огня пойдёт в сторону сарматов и протяжно затрубил, а потом ещё раз. Потом встал на колени и поцеловал сухой ковыль и землю. Доспехи и оружие наготове, а Зорька рыла копытами землю. Ей не нужно говорить. Лошадь и хозяин свыклись за много лет. Тертей обнял кобылицу за шею и поцеловал. Он снял и выбросил удила, а поверх шеи набросил верёвку.

— Прощай моя подруга — торжественно сказал старый воин и поклонился лошади. — Без узды ты понесёшь меня сегодня — красавица, — прощай. Я веду тебя в последний бой. Наш бой — мой и твой бой. За мою степь и родину.

Кобылица храпнула хозяину и громко заржала, немало удивив старого воина и хозяина.