Пётр Волкодав - Булава скифского царя

Диск слепящего закатывался за горизонт. Его обволакивали серые тяжёлые тучи. Мелкие противные капли, первого весеннего дождя капали на обнажённые головы троих скифов. Две повозки медленно волочились за диском слепящего. Они становились всё меньше и меньше. На последней из них стоял недвижный старик.

Большой костёр у городища весело трещал, выбрасывая в весеннее небо мириады искр. Скифы взялись за руки и составив круг, танцевали, не обращая внимания на снежную кашу и мелкий дождь. Не удержался и Тертей. Его беременная жена-фракийка не могла танцевать, но с интересом наблюдала за мужем и Хорсилом с Антой. Рабыня наклонилась к Варе. — Пойдём госпожа, холодно.

— Погоди сейчас выйдут в круг царь и царица. Иди и ты, иди-же. — молодая рабыня-гречанка улыбнулась и побежала к танцующим. Вскоре танец, некогда бывшей жрицы богини Афродиты влился в общий танец ликующих сколотов. На царя и царицу мало кто обращал внимание; да и танцевали они, не как все в круге — взявшись за руки. Зиммелих и Накра прижались друг к дружке и не обращая внимания на остальных кружились внутри этого вихря, составляя со всеми танцующими — одно целое.

— Ты пустишь меня в ложе сегодня ночью, моя царица? — шептал царь. Накра притворно надула накрашенные губки и прыснула. — Ты слышал, что сказал отец. Если сегодня — родится дочь, а ты хочешь сына. Сам говорил, что, не помнишь?

— Не помню. Так да или нет? — Накра показала кончик языка и быстро закружила мужа.

— Они хохочут как ненормальные, видишь Анта? — разгорячённый танцем Хорсил пытался отвлечь девушку. — Дурак ты, Хорсиле. — ответила амазонка. — Они просто счастливы! Пошли к ним. Эй, Зиммелихе, давай руку!

Две повозки, чавкая грязью, пересекают ночную унылую степь. За повозками плетутся семеро лошадей. Двое возничих подстёгивают лениво бредущих в неизвестность волов. А дождь всё идёт и барабанит по обтянутой кожей кибитке жреца… Первый весенний дождь. Горизонт, как и будущее, едва различим и неведом во мгле. Верховный жрец неторопливо наносит линии и рисунки на свиток, макая заострённую палочку в кровь, смешанную с сажей. Иногда он усмехается и продолжает свою работу… Под утро Крона смаривает сон. Преданный слуга укрывает своего господина и молится Апи, за здоровье своего хозяина и друга. Крон улыбается во сне: — он видит Лану, над колыбелью дочери… Накра протягивает свои ручонки к родителям и улыбается.

… А где-то, в ойкумене атлантов, той-же планеты — Земля, только в другом времени, раб Атлантиды, в зелёном плаще верховного жреца планеты — Гора, прорубает мечом дорогу в логово правителя атлантов — Сата. Называют его "разведчиком", а он себя зовёт — "путником".

В небе над планетой, тысячи летающих "шатров" — планетолётов-виманов, кружатся в смертельном танце и вспышках испепеляющих всё — лучей. На орбите планеты станция — боевой космический фрегат.

Идёт библейская война "ангелов", в других осколках религий — богов…

Испуганные люди прячутся в пещеры и со страхом и надеждой смотрят в небеса…

Гл 12.

Фракиец.

Пятые сутки население Ольвии пряталось по домам и хижинам, молилось богам и боги, наконец, вняли и снизошли: — буря унялась, а вверху, кто-то невидимый потянул за шнурок, раздвигая жалюзи небес. В тяжёлых, низко нависших серо-свинцовых тучах, проявились рваные лоскуты просветов, в которые заглядывала и ширилась, радуя горожан, привычная синева.

Ураганный и злобный юго-западный ветер утих под утро, проявляя проплешины в облаках и их — разрывов, становилось больше и больше и, вот — небо очистилось к всеобщей радости, и апрельское солнце согрело и подарило радость ольвийцам, но представшее зрелище погасило короткое ощущение радости.

Урон, причинённый пятидневным гневом богов, принёс хлопоты и слёзы… Уцелели, разве что и остались в сохранности: дворец Клеонтия — владыки Ольвии, каменные дома городской знати. Не сохранили первоначального вида и высокие, из песчаника — стены известного в ойкумене города, повидавшие на своём веку не одну осаду и войну. Город стал похож на мрачное и унылое полотно художника-сюрреалиста.

Улицы и улочки превратились в нагроможденье поваленных стволов тополей, орехов и акаций, и виноградных лоз; обвалившихся с городской стены камней, вперемешку с песком и прибрежной галькой. Жалкое зрелище представляла красавица-Ольвия сейчас… Крыши домов и те уцелели не все. В порту больше десяток судов разбило о прибрежные камни и их обломки в вперемешку со снастями и теперь уже непригодными товарами прибивал прибой к берегу. Хозяева судов, разорённые ураганом, бесцельно бродили по побережью в тщете и надежде на будущее. Кто ловчее — штопал повреждённое хозяйство и приводил в надлежащий вид суда: заделывались пробоины, менялись мачты и снасти. В котлах пузырилась смола, ею конопатили днища. Морские торговцы, большей частью, греки киприоты и местные, часто покрикивали на своих распорядителей, поторапливая: — Быстрее, пошевеливайтесь! Анну, шевелись бездельники, завтра выходить в море. — Крики распорядителей зачастую сдабривались свистами безжалостных бичей, а разорившиеся торговцы шли пить горькую… Цены на рабов и наёмный труд взлетели…

Ольвийцы, скрипя зубами и подсчитывая убытки, принялись восстанавливать в порядок свои хозяйства и помимо своих забот, по приказу царя Клеонида — белокаменную Ольвию. Владельцы полей и крестьяне, покачивая головами и тяжко вздыхая, прятали слёзы, подсчитывая убытки будущего урожая; проверяли поредевшие посевы озимых, сломанные и выкорчеванные стихией десятилетние лозы винограда. Единственные, кому не было дела до убытков ольвийцев, были слонявшиеся в поисках работы скифы-восьминоги и фракийцы, пришедшие в поисках работы. Они бесцельно слонялись по городу и окрестностям, подбирая ненужные остатки утвари горожан. Кто проворнее, уже работал на ьерегу и внутри городских сооружений, а у торговых, полуразрушенных лачуг, скифы выпрашивали еды и вина и были довольны, если удалось договориться.

Владыка Ольвии возвращался в город после осмотра окрестных полей и виноградников верхом. Одетый как простой горожанин, дабы не привлекать внимание и не отвечать на многочисленные просьбы помощи, спускался по извилистой тропинке. Радоваться было нечему. Ущерб от урагана — огромный и повлияет на пополнение казны. Плотно сжав губы, размышляя о том, что следует предпринять в первую очередь, Клеонид проехал мимо рабов и солдат, пытавшихся установить на место городские ворота.

Торговля — основной доход ольвийцев, приносила хорошие барыши, но угроза будущего неурожая, отодвинула на задний план все текущие вопросы. В кавалькаде всадников, следующих за ним, советники и немногочисленная охрана. Клеонид грустно оглядывал, копошащихся на склоне у остатков виноградников, крестьян и рабов. К нему обратились за помощью более полутора тысяч горожан и жителей окрестных селений. Нужно что-то решать и потому Клеонид приказал собрать знать и богатых торговцев на городской совет. Всем конечно не помочь, но помогать нужно. Просители просили помощь, обещая вернуть долг к осени. Торговцы уже запросили высокий процент за ссуды, что разгневало владыку Ольвии. Он накричал на них и пригрозил: — в случае, если те не окажут помощь, он, — владыка Ольвии, повысит торговую пошлину.