Стивен Эриксон - Охотники за Костями

— Только если ты обещаешь, что дальше мы не полезем через муравейник.

— Внизу нет муравьев. Сколько с нами?

— Все, что спустились.

— Смычок?

— Он еще жив, хотя жар чуть его не схватил.

— Значит, веревок хватило. Хорошо.

— Да уж. Пока они держат. Похоже, Урб решил стащить Хеллиан на спине.

— Они будут следующими?

— Да. Как снять крышку?

— Вращай против. Вращай и вращай.

— Бутыл услышал, как сапер возится с другой амфорой. — Он свежий, так что не может быть очень старым.

— Знаки на крышках… Карак, я не могу их видеть, но могу ощупывать. У моей бабушки был ритуальный сосуд для магии — там те же знаки. Если не ошибаюсь, Карак, это джагутская работа.

— ЧТО?

— Но сами сосуды из Первой Империи. Проведи рукой по стенкам. Гладкая как яичная скорлупа — если бы был свет, клянусь, она оказалась бы небесно — голубой. При хорошей закупорке…

— Я все еще чувствую аромат цветов.

— Знаю.

— А ты толкуешь о тысячах и тысячах лет.

— Да.

— Где твоя любимая крыса?

— Отыскивает путь. Напротив другая комната, пустая — то есть мы можем пройти туда и искать следующие…

— Что-то не так?

Бутыл покачал головой: — Ничего. Просто чувствую себя… странно. Прикоснулся спиной к стене — она онемела…

— Дыханье Худа, в меде какой-то мак? Я тоже начал… боги, голова кружится.

— Да, лучше сказать остальным.

Бутыл ничего не видел вокруг, но ему казалось, что мир вращается, кружится. Сердце ускорило бег. "Дерьмо!" Он полез к следующей арке. Попытался втащить себя за нее — и упал.

Удар о камни показался далеким, хотя он явно падал не менее двух саженей. Он как бы вспомнил громкий треск, шлепок… сообразив, что это его макушка ударилась о плиты…

Сверху на него упал Каракатица и перекатился, громко охнув.

Бутыл нахмурился. Пошарил руками по полу. "Крыса… где она… Пропала. Я потерял ее. О нет, я потерял ее!"

Миг спустя он потерял и все остальное.

Корабб протащил бесчувственного Смычка по последнему отрезку тоннеля. Ощупал уступ, найдя веревку, свисающую от трех связанных вместе ножен, услышал неясные голоса далеко снизу. Жар клубился вокруг, словно змеи; он с трудом подтянул малазанина к краю.

Схватил веревку, начал втягивать.

Нижняя треть вся состояла из узлов — ее связали из ремней и портупей. Он проверил каждый узел, тщательно, но не нашел слабых звеньев. Корабб спутал руки малазанина у запястий и локтей, затем связал ноги — при этом ощупал покрытые запекшейся кровью раны от копий, обнаружив, что все бинты потерялись по дороге. Пропустив свою голову и левое плечо между рук Смычка, он привязал тело к себе, схватился за веревку и начал спуск.

Он почти падал, потому что размер шахты оказался слишком большим и ноги едва касались стены. Руки все больше слабели. Но тут под ногой оказался выступ, на который можно было опереться. Ниже лаз сужался. Корабб смог отдохнуть.

Боль ожогов, тяжелый стук сердца, хрип дыхания. Вскоре он возобновил спуск. Теперь лезть было легче — шахта становилась все уже.

Наконец он был внизу. Слева раздалось нечто вроде хихиканья, быстро затихшего.

Он пошарил рукой в том направлении и нашел арку. Кинул туда конец веревки и услышал, как она ударилась о тело.

"Все уснули. Неудивительно. Я и сам готов уснуть".

Он отвязал Смычка и ощупал всё вокруг. Ноги стоят на качающихся кувшинах, со всех сторон храп, тихое дыхание — и сладкий, приторный запах. Он протащил Смычка поближе.

Мед. Много кувшинов меда. "Думаю, полезно для ожогов. И для ран". Найдя открытый сосуд, Корабб извлек пригоршню меда и начал наносить жидкость на колотые раны сержанта. Смазал ожоги — Смычка и свои. И уселся. Блаженное онемение захватило тело.

"Ох, этот мед… это Карелбара — богоносец. Ох…"

Кулак Кенеб вышел на утренний свет, встал и замигал, оглядывая хаос палаток, по большей части подпаленных, и солдат — бредущих, качающихся или стоящих, уставившись через выжженное поле на город. И'Гатан, мутный в потоках вздымающегося жара, бесформенная могила, оплывающая на склоны своего холма. Там и тут еще вспыхивали огни, выстреливали языки пламени, вначале бледно — оранжевые, потом тускло — красные.

Воздух был полон праха. Прах падал, словно снег.

Трудно дышать. У него проблемы со слухом — тот огненный шторм все ревет в ушах, и голод его не утолен. Как долго длилась буря? День? Два дня?

Рядом были целители. Ведьмы с мазями, владеющие Деналом лекари из армии. Сплетение голосов — заклинания, шепот, иногда реальный, иногда воображаемый.

Он подумал о жене. Сельв была далеко от проклятого континента, в безопасности родного имения на Квон Тали. Кесен и Ванеб, детишки. Они же выжили? Он был уверен, что выжили. Воспоминание было слишком сильным, чтобы сомневаться. Тот ассасин Калам, он что-то сделал с ними.

Сельв. Они жили врозь два года перед восстанием, два года — два? — проведенные в гарнизоне, на Семиградье. Мятеж заставил их отринуть ссоры ради спасения себя и детей. Он подозревал, что она не скучает; а вот дети… Он подозревал, что она уже нашла себе другого, любовника, и его возвращение — последнее, о чем она мечтает.

Ну, в жизни может быть и худшее. Он вспомнил о солдатах с жестокими ожогами — о боги, как они кричали.

Кенеб уставился на город. Он ненавидел его всей душой.

Пес Крюк лег рядом. Миг спустя появился и Гриб. — Отец, ты знаешь, что родится отсюда? Знаешь?

— Откуда, Гриб?

Мальчик показал голой, покрытой пеплом рукой на И'Гатан: — Она хочет, чтобы мы ушли. Как можно скорее. — Он ткнул в восходящее солнце. — Видите ли, там чума на востоке. Итак. Мы идем на запад. Найти корабли. Но я уже знаю ответ. Чтобы найти то, что внутри, нужно убрать все внешнее. Так?

— Нет, Гриб, я не понимаю тебя.

В поле его зрения показалась обнюхивающая землю хенгезская собачонка Мошка. Она начала бешено копать, будто впав в безумие. Пыль полетела во все стороны.

— Что-то погребено, — сказал смотрящий на собачку Гриб.

— Думаю, да.

— Но она не желает видеть. — Мальчик глянул на Кенеба. — Как и ты.

Гриб побежал прочь, Крюк увязался за ним. Мошка все рылась в земле, фыркая и чихая.

Кенеб нахмурился, пытаясь припомнить… Что же такое Гриб говорил недавно — в ночь атаки? Перед тем, как рок обрушился на них? Нет ли в словах паренька скрытого предупреждения? Он не мог понять — мир до пожара казался рассудку обратившимся во прах, в ничто. Трудно было даже вспомнить имена жены и детей. "Не понимаю. Что со мной?"