Софья Ролдугина - Жертвы обстоятельств

Эмоции смешались в дикий коктейль.

Можно ли заблудиться в чужой душе? Когда со всех сторон — жар? Когда по нервам словно пропускают ток?

Можно ли пить чужой голод, и радость, и страх, и стыд, как чудесный эликсир?

Можно .

Но это слишком для человека. Слишком…

Я тонула в чувствах, с которыми мне было не справиться. И первобытный ужас потеряться, лишиться себя — отрезвил. Выбросил из океана эмоций в ржавый и горячий воздух. Заставил вспыхнуть под веками кружево нитей, превратил кровь в жидкую тьму…

Прочь. Прочь отсюда, пока я — это еще я.

Ксиль был сильнее меня, но я и не стала его отталкивать. Просто вдруг оказалась не там, среди жарких сбившихся одеял, а около двери.

Серые волосы Дэйра змеились по серым простыням. А в глазах Ксиля была только чернота. Жадная, огненная, и даже на таком расстоянии выпивающая душу.

Я выскочила из комнаты, чувствуя, как щекам становится мокро. Ледяной пол обжигал босые пятки.

Шаг, другой, третий… Забиться в дальний угол ванной, не зажигая света, повернуть кран — и замереть под холодными струями.

Футболка и штаны впитывали воду, облепляя разгоряченное тело. Меня била дрожь. Страх отступал куда-то в подсознание. Я всхлипывала, пытаясь выровнять дыхание…

Душила обида. Иррациональная. Горькая. Густая, как смола.

Я хотела вернуться назад.

Но не могла.

Ледяная вода стекала по спине и убегала в слив.

Я старалась не думать ни о чем. Превратить сознание в пустой лист. Изнутри разрасталась странная пустота. Словно стылая вода выхолащивала не только тепло тела, но и саму душу превращала в нечто холодное, бесчувственное и безразличное. Ощущение времени исчезло — час прошел или неделя, мне было неважно.

Голову заполняли мысли, которые причиняли почти физическую боль. Я хотела стереть их, вернуть все назад… но не получалось.

Сейчас произошло нечто, не поддающееся осознанию — для меня. Такого я и представить не могла. И дело было не в телепатическом контакте, это-то как раз оказалось не в новинку. Испугал меня не он, а… как это говорится… физическая сторона привязанности ?

Протяжный, всхлипывающий, тоскливый стон повис в воздухе, и я с отстраненным удивлением узнала свой голос.

Бездна, это же надо быть такой дурой! И эгоисткой. Для меня, одиночки по характеру, не имеющей опыта отношений, любовь сводилась то ли к дружбе, то ли к подобию родственной, кровной связи — всепрощение, доверие, безоговорочная помощь, необидные взаимные подколки… Даже с Ксилем взаимные объятия были не так уж важны, а в случае с Дэриэллом — всегда становились неожиданностью. Приятной, но обязывающей не больше, чем поцелуй в лоб на ночь.

Я просто не понимала.

А теперь, во время телепатического контакта, под темными вихрями голода, под мельтешением поверхностных мыслей мне открылся странный огонь. Он не был чем-то центральным в сознании и мироощущении ни у Максимилиана, ни у Дэриэлла, но в то же время оказался прочно вплетен в восприятие моего образа.

Этот огонь чадил горьковатым чувством вины и жадностью у целителя и отдавал миндальной, терпеливой нежностью у князя. Я мимоходом окунулась в пламя — и осознала, лучше и полнее, чем кто бы то ни было на свете, что значило быть объектом чужого желания.

И испугалась.

Внутри я все еще оставалась школьницей. Мы, равейны, вообще медленно взрослеем, потому что даже самая слабая из нас может продлить свою жизнь если не магией, так целительским искусством, до человеческого максимума — то есть до ста с лишним лет. Официально равейны низких рангов становились совершеннолетними в восемнадцать, двадцать, двадцать один — в зависимости от традиций страны, в которой жили. Но реально выпархивали из родительского гнезда значительно позже, ближе к тридцати.

А уж королевы…

До пятидесяти равейн трех высших ступеней опекали, как детей — силы много, а вот знаний, как ею пользоваться — нет. Воспитание и уроки владения магией начинались рано, с семи-восьми лет. К Феникс, в которой подозревали носительницу могущественного дара, раньше раз в несколько месяцев приезжала эстиль, постоянно жившая в Замке-на-Холмах. Сейчас эти занятия с успехом заменяло общение с Риан и другими королевами.

По-хорошему, нашу звезду должны были после инициации отправить в Замок, но времена наступили беспокойные, да и уровень эстаминиэль для четверых из пяти оставался по большей части номинальным, поэтому заботу о воспитании возложили на леди Элен. Благо мамин ранг позволял…

Стоило вспомнить маму, и стыд накатил по новой.

Элен открыто не одобряла отношения с Ксилем. Считала, что я вообще слишком молода для любых связей, а уж князь тем более не годился мне в пару.

Брат пару лет назад чуть не избил собственного учителя, Мэйсона, за то, что по слухам Рэм якобы уделял мне непозволительно много внимания. И это — брат, который смотрел на вещи с подростковой непосредственностью…

Что сказала бы мама, узнай она о сегодняшнем утре, мне даже думать было больно. И дело не в «неприличном» поведении князя и Дэйра. Нет — в моем безрассудстве, в беспечности. Ведь Ксиль всего лишь поступил честно, показав другую сторону… любви . Свой взгляд на нее… свой и Дэриэлла.

То, что для меня оказалось немыслимым и шокирующим, для них было естественным. Вот такой конфликт точек зрения. Не поколений, не культур — скорее, возрастов.

Боги, как же все сложно!

Мне опять захотелось плакать.

Скрипнула тихонько дверь. Щелкнул выключатель — зажегся свет. Я зажмурилась, умом понимая, что кто-то вошел и надо с этим кем-то поговорить, что нельзя вот так сидеть, цепляясь за мокрый кафель…

Понимала — но заставить себя действовать не могла.

Максимилиан или Дэриэлл? Не важно. Пусть уходят. Мне надо подумать и решить уже что-то. Как себя вести, к чему стремиться — хватит уже плыть по течению. А то занесет куда-нибудь к водопаду.

Зашуршали краны. Сначала я не заметила изменений, а потом плечи и спину начало покалывать. Чувствительность возвращалась… И просыпающимся нервам даже теплая вода казалась кипятком.

— Прости.

Все-таки князь. Голос был таким тихим, что мог и просто померещиться, но не узнать его я не могла.

В груди вскипели пополам злость и обида. Ведь это все из-за него! Он разрушил всю мою прежнюю жизнь, приучил думать только о нем, разлучил со звездой, заставил впервые поругаться с мамой и — невольно — причинить боль Дэриэллу.

Злости стало чуть больше.

— Прости меня, маленькая, — чуть громче.

Я подняла взгляд. Максимилиан сидел напротив, очень близко. Он смотрел прямо на меня, не отрываясь и не мигая, обхватив колени руками, словно мерз. Капли воды из душа оседали на голых плечах и блестели в волосах, как искусственные бриллианты. На белом-белом лице глаза словно излучали синеву.