Константин Ветошко - Три грани рока

Торстен до крови прокусил губу, но даже не замечал стекающих по подбородку солоноватых струек. Ладонь, сжимающая рукоять кинжала, вспотела. Он резко шагнул вперед и, ухватив девушку за волосы, дернул ее голову вверх, а затем с силой резанул блестящим лезвием по смуглой коже шеи с противоположной от себя стороны. Жертва в ужасе дернулась, и на мгновение на норда глянули широко распахнутые карие глаза.

Когда-то Торстен прочитал в одном из небрежно забытых матерью дамских романов, как убивали молодую девушку. Ему запомнилось описание ее глаз: в них не было страха, одно лишь удивление и детская обида. Эти слова тогда запали юноше в душу, и сейчас ему показалось, что он увидит то же самое во взоре дикарки. Но реальность имеет обыкновение сильно отличаться от таких книжек.

Лицо умирающей девушки было искажено предсмертной мукой, а в глазах плескался дикий ужас. Торстена словно ударили в лоб кувалдой. Он попытался отвести взгляд, но не мог. Стоял и смотрел на последнюю агонию прекрасного девичьего тела. Смотрел, как струится алый поток по ее черным как смоль волосам. Смотрел, как в последнем усилии скребут землю ее изящные пальчики.

Девушка уже затихла, и только тогда Торстен разжал судорожно стиснутую ладонь, из которой выпал испачканный в крови кинжал. Октат что-то ему говорил, но норд не слышал. В груди поднималась волна дикой и нерассуждающей ярости. Он ненавидел. Ненавидел самого себя. Глухо застонав, Торстен шагнул к ближайшему дереву и ударил по нему кулаком. А потом еще и еще. Костяшки мгновенно оказались содраны в кровь, но он не замечал этого, стараясь загасить внутреннюю боль, и находил извращенное удовольствие в боли физической. Октат вместе со вторым солдатом с трудом оттащили Торстена от дерева и плеснули ему в лицо воды. Норд как-то сразу, словно из него вытащили стержень, обмяк.

— Все, я успокоился, — голос норда был сухим и безжизненным. Торстен поднялся, взял свой кинжал и тщательно вытер его об одежду убитой девушки.

— Живо к остальным, пускай несколько человек с лопатками сюда придут. Нужно закопать тело. И пусть захватят с собой один горский кинжал из моей котомки, положим в могилу по их обычаям. Пусть думают, что их убил кто-то из другого клана. Да, и напомни, чтобы из юноши вырезали болты. Вместо них лучше пусть одну из горских стрел воткнут, — октат уже вновь превратился в энергичного и уверенного в себя командира, лишь иногда с тревогой посматривая на норда. Но тот уже не буйствовал, а просто с безразличием ко всему сидел.

Вскоре подошли еще несколько солдат тавта. Одним из них был Кель. Он сразу обратил внимание, что Торстен сидит, словно безжизненная кукла, и направился к нему.

— Тор, ты что, ранен? — с участием в голосе спросил Кель, хотя прекрасно видел, что друг невредим. Просто надо было как-то начать разговор.

— Нет, — это слово, сказанное тихим безжизненным голосом, испугало Келя сильнее, чем если бы норд резко заорал.

— Э, так не пойдет. Мы друзья или не друзья? Давай рассказывай.

— Что рассказывать? — в голосе Торстена послышалась горечь.

— Что тут произошло такого, что ты сидишь, словно у тебя на глазах всю твою семью перебили? — не отставал Кель.

— Да ничего страшного. Просто очередная невинная жертва войны. Никто и не заметит. Только мне ее глаза теперь до конца жизни сниться будут, — губы Торстена искривились в злой усмешке. — Я убийца. Понимаешь, обычный убийца, просто на службе у империи.

— Нет, друг, так не пойдет, — Кель сел напротив Торстена и попытался поймать его взгляд, но тот упорно нагибал голову. — Да, мы убийцы. Но разница есть. Мы убиваем, чтобы предотвратить другие убийства. Вот сейчас этих двух горцев мы убили. Но не ради удовольствия, не ради денег. Ради того, чтобы спасти невинных пленников, захваченных этими варварами. Кто виноват в этих смертях? Мы? Нет. Те ублюдки, что уничтожили караван. Это на их руках кровь девушки — не на твоих! Твой выбор ничего не решал, ее бы все равно убили! Все было предопределено еще тогда, когда первый горец спустил тетиву, целясь в наших ребят, охранявших караван. Так что встряхнись, хватит себя жалеть. Мы солдаты, и это наш долг.

— Да, это наш долг. Но это не значит, что я не имею права себя ненавидеть, — Торстен наконец поднял голову и встретился глазами с Келем. Губы бывшего обитателя трущоб расплылись в улыбке, когда он увидел во взгляде друга привычную стальную твердость и уверенность в себе.

— Да хоть вешайся, только делай это с улыбкой на лице, а не с такой кислой рожей! — рассмеялся Кель, хлопнув Торстена по плечу, и норд почувствовал, как тиски отчаяния и ненависти к себе немного ослабли. Он поднялся с земли, втянул полной грудью прохладный осенний воздух и направился к остальным солдатам, чтобы помочь вырыть могилу.

— Вот и наша милая деревушка, ради которой мы столько протопали, — тихо прошептал Кель, разглядывая в неверном свете зарождавшейся зари раскинувшееся в уютной долине поселение горцев. — Ничего так местечко выбрали. Природа вокруг сказочная. Жили бы себе мирно. Чего им от нашего каравана понадобилось?

— Что с дикарей возьмешь? Для них грабеж — это доблесть, а все иноземцы — не больше чем изнеженные животные. И вообще они хотят жить самостоятельно, а не под императорской рукой, вот и лютуют, — прошептал в ответ Торстен.

— Ха, чего захотели! Столь маленькие кланы обязательно подомнет под себя какое-нибудь государство. Никто им вольготно ходить набегами на соседние страны не даст. Гирская империя еще нормальный вариант, могли этих дикарей и вовсе под корень вырезать. Да и на землях они наших располагаются, — не унимался Кель. Торстен хотел ему ответить, что вообще-то горцы эти земли считают своими, но их жестом подозвал к себе октат.

Когда они подошли, вокруг командира уже собрался весь отряд за исключением нескольких бойцов, оставленных дежурить. Октат тихим, но уверенным голосом обратился к солдатам:

— Впереди наша цель. Деревня не имеет даже частокола, но не стоит обольщаться. Мы не знаем, сколько там взрослых горцев. Надо быть готовыми к тому, что из каждого окна может вылететь стрела. Ямы с рабами находятся на самой окраине поселения, но там мы будем как на ладони у лучников. Поэтому пока половина отряда будет освобождать пленников, остальные ворвутся в ближайшие дома. Взрослых мужчин убивать сразу. Остальных по усмотрению и если оказывают сопротивление. Когда всех пленников отведут подальше от деревни, те, кто их освобождал, прикрывают стрелами отход второй половины. Я ворвусь в деревню. Со мной идут те, кто более силен в рукопашной схватке. Все хорошие лучники достают из клеток пленников и прикрывают отход. Все ясно? — голос октата был сух и деловит, но в глазах плескалось предвкушение боя.