Алексей Егоров - Повелитель механизмов

Мне же, как лучшему мастеру, не стоит рассчитывать на подобный подарок от жизни. Мой путь будет тернист и от того ценнее награда за труды.

Так рассуждаю, будто бы меня постоянно били под локоток, выбивая из рук инструмент. Впрочем, это правда. Разве те течения, что пронизывают океан бытия, не сбивают с верного пути? Еще как сбивают, они просто обожают это делать или из-за природной вредности, или испытывая на прочность. Я как всегда верил в оба варианта, кроме способствующих нашей цели сил в мире полно иных, недобрых сил.

Это словно извечное противостояние Города и леса. И разве цели леса могут чем-нибудь поспособствовать целям Города, если цели этих двух сил направлены на уничтожение друг друга? Вот я и полагаю, что ничем. К этому вопросу можно подойти с чисто практической точки зрения мастера кузнеца — как закаленный металл следует отпустить, так и жизненные испытания должны быть в меру.

Я обожал находить в работе различные философские аспекты и рассуждать о них. Если бы я был чуть более религиозным, то с радостью основал бы культ механики и кузнечества. Философской базы хоть отбавляй, мое искусство распространено в Городе, и чем я не новоявленный мессия? Хорош собой, силен, умел, трудолюбив, хоть сейчас садись и пиши любую высокоморальную чушь. И ведь нашлись бы последователи у этого культа!

В мире полно глупцов, для которых даже обыденные вещи напоминали чудо, как тот глупец из Гончарни назвал бы чудом магический огонь.

Хотя… идея, кажется, не нова…

Нет, я не говорю о эльфийской вере в созидателя или создателя, не помню, как точно надо говорить, эльфы, поди, сами точно не знают, как надо называть своего бога. Я вспомнил то время, когда только записывался в стрелковый корпус. В Городе ходили странные слухи о каком-то культе, который проповедовал ту же чушь про веру в божественность профессии кузнеца и механиста, святость расплавленного металла и благостный рокот паровых машин в каждом темном углу Города. Какова судьба этого общества? Не ведаю. Или они затерялись в хаосе, последовавшим за потерей внешних поселений, или их уничтожили, как и другие еретические культы. "Кол подходит для любой веры, любого учения", как говорят жрецы.

Я положил колечко в миниатюрный сундучок, добавил чехольчик с набором запасных игл. Уверен, что Змея с радостью намажет яд на острые иголки, и будет любоваться этими страшными орудиями убийства в свете пламени свечей. У нее все же своеобразное понятие о красоте, не то, что у меня. Стоит только пожалеть тех несчастных ублюдков, посмевших угрожать Асани: она редко пользовалась мгновенно убивающим ядом, ей нравилось, чтобы жертва мучилась и осознавала свою ошибку. В этом вопросе я с ней был солидарен, если враг использует жесткие методы в войне, то и отвечать ему надо не менее жестко.

Что-то я последнее время работаю, буквально, не покладая рук. Это с одной стороны было хорошо, даже замечательно, с другой — пугающе. Словно маятник часов завертелся с бешеной скоростью, стараясь обогнать естественный ход времени и упредить грядущие события. Сработала моя интуиция? Быть может и так, но что могло бы в будущем помешать мне? Честно сказать, я не мог предположить ни одной возможности, которая сумела бы уничтожить плоды моих трудов. Кроме смерти, конечно же, но смерть я не рассматривал, как вариант. Простая логика — не будет меня, не будет и моих созданий. Я не сомневался, что сумею закончить свою идеальную машину. А раз дело обстояло таким образом, значит, не будущая гибель роковым часом была записана в книге моей жизни, а нечто иное.

Только одно событие будущего, настоящего и прошлого невозможно было предсказать, он существовало в памяти горожан, словно выжженная на доске печать — если хочешь стереть, то только вместе с частью памяти. Даже зимние шторма с любезно предоставляемыми морской стихией зубастыми отвратительными чудищами не могли сравниться с этим событием. А для нас горожан зимний шторм всегда был самым ужасающим бедствием, но это привычное бедствие.

Наш народ привык каждый год отбиваться от морских созданий, способных одним только взглядом обратить кровь и плоть человека в гнилое месиво из червей. За все века существования Города мы привыкли каждый год восстанавливать Гончарню, выжигая всю местность магическим и естественным пламенем. И нас уже нельзя было удивить или напугать паразитами, которых приходилось отлавливать до самого лета вместе с зараженными людьми. Хотя людьми этих существ уже и назвать нельзя было, они больше походили на тех мертвецов, которых дикари оживляли с помощью своей лесной магии — раздувшиеся от переполняющих их корней и ростков тела, жаждущие только сожрать кого-нибудь. Мне самому порядком надоело каждый год отстреливать в подвале различных мокриц размером со среднюю собаку и повадками кровососущего растения, которых намывает в канализацию после сезонного шторма.

Вот так мы и существовали — зажатые между отвратительным лесом и не менее отвратительным морем. Но это все ничто по сравнению с моментом, когда сигнал маяка будет пойман Ковчегом и этот морской титан решит появиться в нашем порту. Тогда каждый горожанин, лесной дикарь и все неразумные твари, населяющие этот мир, даже могучие Город и Лес замолкнут и затаятся, ожидая, что на этот раз привез вечный путешественник.

Вся наша история, вся наша жизнь создана этим Ковчегом — когда-то он привез сюда первых поселенцев, не известно, откуда пришедших и куда идущих. И в дальнейшем этот странник периодически появлялся на горизонте, безжалостная морская стихия, казалось, не пугала его. Он сам был стихией! Более могучей, чем это проклятое море! И он мог привезти нам все — от редких материалов, таких как байлит, до ужасных болезней и пророчеств, от которых Город будет мучиться десятилетиями. Иногда с его палубы в Доки спускались существа, порой разумные, порой не очень. Так к нам прибыли гномы и, позднее, эльфы. По крайней мере, так утверждает официальная Городская Летопись, которой я благоразумно не доверял, как и всему тому, что создано не мною.

И почему-то именно в этот момент я только и обратил внимание на странность подобного существования.

Что может быть удивительного в Ковчеге, кроме тех даров, что он привозит? Я не знал. Он был такой же неотъемлемой деталью в нашей жизни, как солнечные и лунные затмения. Сложно понять, что я нашел странного в этом явление. Интересно, как посмотрит на этот мир моя девочка, будет он для нее родным, как для меня, или станет чем-то иным? И чему следует ее научить в первую очередь? Не застольному этикету же, верно?

Пока все эти мысли занимали мое внимания, я каким-то образом успел спуститься в мастерскую и стоял напротив рабочего стола. Только в этот момент я сумел очнуться от всех странных и чуждых мыслей, которые словно ветер влетели в распахнутые окна моего разума и хорошенько перемещали хранящиеся там бумаги.