Алексей Егоров - Повелитель механизмов

Чтобы изменить свое восприятие, достаточно было поменять угол зрения, передвинуться ближе или дальше по линии моего разума. Это было сродни изменению сопротивления в реостате, двигаешь ползунок и увеличиваешь число витков.

Когда я смотрел на Куколку с точки зрения человека, то видел чудо, когда поднимался выше, то видел уникальное творение, подобное человеку. Такая двойственность сводила с ума, но это было даже приятно, забавно, менять угол своего зрения.

Я смог убедиться, что на мир смотрят не глаза, а разум, который преобразует электрические сигналы в нечто, что находится выше. Понимание, оно различно. Я понял, как маги умудряются менять реальность вокруг себя! С точки зрения старого Феррата это было откровение. Маги не обладали чем-то, чем не мог овладеть любой житель Города и леса, они всего лишь верили в свои силы. Порой вера заключалась в абсурде — в формулах-заклинаниях, но этот абсурд помогал разуму освободиться, открыть ему доступ к Тому. Величайшим стал бы маг, способный понять, что его не ограничивает знание заклятий. Он смог бы менять мир простым своим желанием, уверенностью, но это потребовало бы от него вложения своих сил, души. Естественно желание разрушения разрушило бы и душу такого мага.

Вот и я, используя формулы механики, по сути творил свою магию все это время. Харан заставил меня вырваться из оков человеческого сознания, веры, что мир незыблем. Теперь я мог творить одним лишь желанием и осознанием своих сил.

Эта огромная сила могла бы вскружить мне голову, отвлечь от работы. Могла бы, будь на моем месте кто другой. Я не интересовался ни властью, ни силой. Зачем мне унизительное раболепие толпы? Меня волновало только творение, в него я вкладывал полученный опыт.

Работа продолжалась бесконечно долго, я все больше и больше пропитывался силой этой реальности, как пирог вином. Она меняла меня, но и я тоже мог влиять на нее. Это был симбиоз в чистом виде, идеи не способны существовать без того, кто будет их продвигать в жизнь.

Но даже в этом страстном танце с мыслями и действиями, я не мог забыть о нуждах своего тела. Бесконечность разума оборачивалась минутами, часами, днями, неделями для тела. Оно продолжало стареть, уставать, требовать пищи и отдыха. И как за любым своим инструментом, я ухаживал за телом, холил и лелеял его. Я изменил свое отношение к жизни моего тела, она была неудобным, но необходимым допущением, чтобы провести в реальность поток идей.

Я перестал страшиться смерти, и это было самое ужасное, потому что со страхом смерти я потерял и саму жизнь. Я знал, что даже с разрушением моей биологической оболочки, разум останется, он навсегда связал себя узами с океаном идей и самой вечностью. Я видел, что ждет мое тело после смерти, оно станет ресурсом для новой жизни, оно навсегда соединит мой разум с этим миром.

Я смогу смотреть, как мое творение живет. Это радовало меня! И эта светлая эмоция озарила мое существование, подарило искру будущей жизни.

Порой случались перерывы в работе, я осознано прекращал деятельность, чтобы просто отдохнуть, забыться сложным сном — дверью в новые горизонты. Сон для человека важен в первую очередь как восстановление сил тела, но теперь я осознавал, что и разуму он требуется не меньше. Начиналось все с простого упорядочивания накопленных знаний, которые присутствовали во всем. Заканчивались же мои путешествия… странно.

Даже мир идей, в котором я пребывал, был лишь частью моей вселенной. Но были и другие. Сон открывал путь в эти вселенные, в которых тоже скрывалось множество необъяснимого, полезного или страшного.

Чем ближе я подбирался к концу работы, тем явственнее ощущал недостаток своих инструментов. У моей души и разума становилось все меньше и меньше средств, чтобы воплотить идею. Путешествия по снам помогали, но совсем немного. У меня не было опыта, я мог на ощупь ориентироваться в окружающей кромешной тьме, которая к тому же дышала враждебностью к незваному гостю. Ни воздуха, ни мысли, только множество цветных волн, которые пронизывали реальность, мир идей и мир снов.

Точно описать опыт тех практик я не мог, слова терялись с момента пробуждения, голова очищалась от сводящих с ума понятий. Я оставался человеком, пусть даже в чем-то отличным от своих родичей, у меня не было возможности перескочить выше и понять что-то, скрывающееся за накопленными знаниями.

Дорога вперед складывается из отдельных камней, достаточно вынуть один и до следующего я не смогу дойти. Приходилось идти вперед, поглощая понимание со скоростью мертвой улитки. Путь выше займет у меня еще не одну бесконечность, где-то там в вершине скрывается понятие Бога, а за ним — того, что будет над Богом.

Просто голова кругом шла от всего этого.

Некоторые дни я был собой, а некоторые — собой-другим. Впрочем, это ерунда, в любой момент времени, я присутствовал в обеих своих ипостасях. Это не был дуализм, это скорее была линия, уходящая в обе стороны бесконечности.

В конце концов, мне надоело заниматься халтурной философией, и я бросил это дело. Проще принять себя таким, каким я был, чем выдумывать сложные, порой необъяснимые для человека словесные конструкции.

Единственная надобность во всех этих словах была в том, что все время работы я вел записи. Харан хотел заставить мир идти дальше? Тогда мои устройства, а главное записи подтолкнут его вперед. Даже если все это будет скрыто во тьме монастырей. Я специально не пользовался бумагой и чернилами, предпочитая байлит и алмазы. Вечным истинам — вечные носители. Вечные для человеческой жизни, конечно.

В использовании таких материалов была тоже одна хитрость. Если церковники, цеховики или маги спрячут эти "скрижали", то всегда найдется тот, кто захочет их украсть. Дорогие материалы привлекают внимание воров и их заказчиков.

Это успокаивало меня и придавала работе некую мессианскую направленность. Впрочем, пыжиться от гордости не приходилось, я постоянно был занят, даже во время отдыха. Некогда было размениваться на какую-то гордость!

Мои сны становились глубокими, как окружающее нас море, удивительные чудовища населяли эту черную бездну, скрывающуюся за закрытыми глазами. Но я не опасался, я не тонул, но плыл. Мой разум мотало по снам, как во время жуткого шторма. Я не мог сконцентрировать внимание ни на одной детали, не хватало мотивации, как понял позже. Я видел лишь диковины, которые никак не могли помочь мне. Они не находили отклика в душе, я оставался глух к мольбам из иных миров, которые настойчиво звали меня. Но постоянно, где бы я не находился, я слышал далекий плач, который отвлекал меня, звал и просил.

Вскоре я сумел овладеть кормилом своего разума и направить сон в нужное направление. Плач стал маяком, на свет которого я двигался. Эта эмоция находила отклик в моей душе, пробуждала уставшие чувства боли и горя. Я знал голос, который звал меня, но боялся встретиться с носительницей этого голоса.