Роберт Джордан - Путь кинжалов

Время от времени он лениво поглаживал пальцем одну из двух ловушек для разума, что висели на шелковых шнурках у него на шее. При прикосновении кроваво-красный кристалл кор’совры пульсировал, вихри кружились в бесконечных глубинах, точно биение сердца. Внимание Моридина было приковано к лежащей на столе игровой доске: тридцать три красных и тридцать три зеленых фишки расставлены на поле размером тринадцать на тринадцать клеток. Воссоздание начальных стадий знаменитой игры. Самая важная фигура, Рыбарь, черно-белый, как и игровое поле, по-прежнему стоял на исходной позиции в центральном квадрате. Ша’рах – игра сложная, считавшаяся древней еще до Войны Силы. Ша’pax, чиран и но’ри, а теперешняя называлась просто игрой в камни, у каждой были сторонники, заявлявшие, будто она включает в себя все коварства, будто в ней возможны все оттенки жизни, но Моридину всегда больше нравилась ша’pax. Об этой игре из ныне живых помнили лишь девять человек. Он же был мастером. Намного сложнее, чем чиран или но’ри. Главная цель игры – захватить Рыбаря. И вот тогда-то и начинается настоящая игра.

Приблизился слуга, стройный грациозный юноша, во всем белом, красивый до невозможности. С поклоном он протянул на серебряном подносе хрустальный кубок. Моридин улыбнулся, но улыбка не тронула его черных глаз, жутко, невыразимо безжизненных. Большинство людей почувствовали бы себя крайне неуютно под этим взглядом. Моридин просто взял кубок и жестом велел слуге уйти. Виноделам этого времени удались несколько превосходных сортов. Впрочем, пить он не стал.

Рыбарь манил к себе. Фигуры могли ходить по-разному, но только свойства Рыбаря менялись в зависимости от того, где он стоит. На белом поле – слаб в атаке, однако может быстро и далеко отступить; на черном поле – силен в атаке, но медлителен и уязвим. Когда играют мастера, Рыбарь много раз переходит из рук в руки. Особому зелено-красному ряду по краям игрового поля могла угрожать любая фигура, но только Рыбарь мог встать на красно-зеленые клетки. Но даже и там он не в безопасности – для Рыбаря все поля опасны. Когда Рыбарь твой, стараешься поставить его на квадрат своего цвета за последним рядом противника. Это самый легкий путь к выигрышу, но не единственный. Когда Рыбарь у противника, можно не оставить ему выбора, вынудить поставить Рыбаря на поле твоего цвета. Причем в любом месте особого ряда. Поэтому владеть Рыбарем опаснее, чем не владеть. Конечно, есть и третий способ одержать победу в ша’pax – если захватить Рыбаря раньше, чем тебя загонят в ловушку. Тогда игра превращается в проклятую дуэль, а победа приходит лишь с полным уничтожением противника. Однажды в отчаянии Моридин попытался так поступить, но попытка провалилась, закончившись полной неудачей. Было очень больно.

Внезапно ярость вскипела в Моридине, и черные пятнышки поплыли перед глазами, когда он схватился за Истинную Силу. Экстаз, равно как и боль, забурлили в нем. Ладонь сомкнулась вокруг двух ловушек для разума, Истиная Сила сплелась вокруг Рыбаря, подхватила, вознесла, сжала, грозя вот-вот стереть в пыль, а самое пыль развеять без следа. Кубок разлетелся в руке. Еще чуть-чуть, и сжавшиеся пальцы сомкнут кор’совру. Саа превратились в черный вихрь, но не затмевали зрения. Фигуру Рыбаря всегда вырезали в виде мужчины с повязкой на глазах, с прижатой к боку рукой, из-под пальцев которой сочатся капли крови. Почему именно так, равно как откуда взялось это имя, было покрыто туманом времени. Иногда неведение тревожило Моридина; его приводило в ярость, что с поворотом Колеса могло быть утрачено знание – знание необходимое, по праву ему принадлежащее. По праву!

Он медленно поставил Рыбаря обратно на доску. Пальцы разжались над кор’соврой. В уничтожении нет нужды. Пока рано. В мгновение ока на смену ярости пришло ледяное спокойствие. Кровь и вино, смешавшись, незамеченными капали с порезанной руки. Возможно, Рыбарь явился из какого-то смутного остатка воспоминаний о Ранде ал’Торе. Тень тени. Не важно. Моридин понял, что смеется, и не стал душить смех. Рыбарь на доске стоит и ждет, а в куда более важной игре ал’Тор уже ходит согласно его желаниям. И скоро... Очень тяжело проиграть, когда играешь за обе стороны. Моридин засмеялся так энергично, что слезы брызнули из глаз, но и их он не замечал.

Вращается Колесо Времени, Эпохи приходят и уходят, ос тавляя воспоминания, которые становятся легендами. Легенды тускнеют до мифа, и даже мифы оказываются давным-давно забытыми, когда наступает Эпоха, давшая им начало. В Эпоху, некоторыми называемую Третьей, Эпохой, которая еще грядет, Эпоху, уже давно миновавшую, над огромным островом-горой Тремалкин поднялся ветер. И ветер не был началом, ибо нет ни начала ни конца оборотам Колеса Времени. Оно – начало всему.

На восток понесся ветер над Тремалкином, где светлокожие Амайяр возделывают свои пашни, создают тончайшее стекло и прозрачный фарфор и следуют миру Пути Воды. Для Амайяр мир, за исключением их разбросанных островков, не существовал, потому что Путь Воды учит – мир лишь иллюзия, отраженное отражение веры, однако кое-кто видел, как ветер нес пыль и жару лета туда, где должны бы литься холодные зимние дожди, и кое-кто припомнил слышанные от Ата’ан Миэйр сказания. Истории о далеком мире и пророчества. Кое-кто обратил свои взоры на холм, где из земли торчала громадная каменная рука, державшая на массивной ладони прозрачную хрустальную сферу, величиной превышавшую многие дома. У Амайяр были свои пророчества, и в некоторых из них говорилось о руке и о сфере. И о конце иллюзий.

Дальше, через Море Штормов, дул ветер, под испепеляющим солнцем, полыхавшим в раскаленном небе без единого облачка, дул, срывая барашки с зеленых морских волн, над вздымающимися валами, борясь с ветрами с юга и с запада. Но штормы были не зимние, хотя зима и перевалила за половину, куда слабее бурь умирающего лета; оседлав эти ветры и течения, кормящиеся от океана народы могли плавать туда и обратно вдоль всего континента, от Края Мира до Майена и даже далее. Завывая, дул ветер над волнующимся океаном, где шумно всплывали и трубили громадные киты и парили над водой летающие рыбы, раскинув в стороны плавники размахом в два, а то и более шага; дул ветер на восток, а потом уклонялся к северу, оставляя внизу флотилии рыбачьих лодок, забросивших сети на отмелях и мелководье. Рыбаки, замерев с раскрытым ртом, смотрели, как, оседлав мощное дыхание ветра, неуклонно движется армада высоких кораблей и корабликов поменьше – разбивая пенные валы тупыми носами, разрезая волны носами узкими, осененные стягом с золотым ястребом, сжимающим в когтях молнию, и предвестниками шторма развевались над ними во множестве разноцветные вымпелы и флаги. На восток и на север дул ветер, и достиг он наконец просторной, заполненной судами гавани города Эбу Дар, где, как и во многих других портах, стояли сотни кораблей Морского Народа – в ожидании слова Корамура, Избранного.