Инна Кублицкая - Карми

Он сдвинул рукав костюма и показал Саве металлическую цепочку, браслетом опоясывающую его запястье. На другом запястье цепочка казалась точно такой же, но, как оказалось, предназначена была совсем для другого. Цепочка с левой руки была «рабочим ключом», инструментом для управления глайдером. На правой же руке — силовой захват; этим силовым захватом Руттул в свое время справился с хокарэмами.

— Он такой сильный? — с любопытством разглядывая поблескивающую вещицу, спросила Сава.

— Потом, когда вернемся, я тебе покажу, каково его действие, — пообещал Руттул. — Не в глайдере же все крушить.

— А мне ты дашь попробовать?

— Увы, нет, — покачал головой Руттул — браслеты, оказалось, снять невозможно. Для этого существует специальный аппарат, да только в глайдере его, конечно, нет.

— Как же ты собираешься меня учить? — резонно спросила Сава. — Ведь меня глайдер слушаться не будет.

Руттул оторвался от управления — теперь это было можно: глайдер кружил вокруг планеты по орбите.

Оказалось, для подобных Саве учеников существует так называемый «стажерский ключ», волшебная палочка — как сразу обозвала его Сава. Руттул показывал, как им действовать, и Сава на лету схватывала новую науку. Тут Руттулу пришлось удивиться ее памяти: Сава без ошибок повторяла названия, а уж назначение приборов запоминала сразу. Правда, в теорию Руттул не вдавался — управлять глайдером можно и без этого; верно говорил когда-то Жикайо, что и медведя можно натренировать для полетов.

Одного урока было достаточно, чтобы Сава научилась выполнять несложные маневры в пространстве; поручить же ей посадку Руттул не решился. Он посадил глайдер сам, открыл люк, сказал: «Ну, вперед, только поосторожнее на выходе» .

Сава уверенно поплыла в люк, но вскрик показал, что выход ей не удался. Руттул ловко выпрыгнул из глайдера и увидел, что Сава, потирая плечо, растерянно сидит на камнях.

— Больно ?

Сава помотала головой.

— Ничего, в следующий раз будешь половчей. Глайдер, повинуясь Руттулу, опять исчез в озере, а Сава и

Руттул вернулись в лагерь.

Сава то и дело оглядывалась на Руттула; сияющие ее взгляды заметил Стенхе — и предположения его были очень далеки от истины. Мысли Маву пошли в том же направлении; правда, он ничего не сказал ни Саве, ни Руттулу, но поговорил с Хаби. Хаби не показала вида, что встревожена, но попозже подошла к молодой принцессе.

Сава сначала не поняла, о чем Хаби говорит:

— Что, что?

— Господин… по-настоящему стал твоим мужем?

Сава уставилась на Хаби во все глаза, потом до нее дошло, и она покраснела густо-густо, даже в потемках было заметно.

Застенчивость перехватила ей горло, она отрицательно замотала головой.

— Нет, Хаби, нет, нет, — проговорила Сава, когда смогла справиться с голосом. — Почему ты решила так?

— Ты сегодня совсем другая, госпожа, — сказала Хаби. — Мы говорили с Маву, и он подумал…

— Ах, это Маву! — закричала Сава. Она вскочила и побежала разыскивать младшего хокарэма.

Маву решил сперва, когда Сава набросилась на него с кулаками, что у нее просто приступ желания поучиться драке; он легко отбросил ее и, встав над ней, поучающе изложил, в чем заключается ее ошибка при нападении. Игры такого рода были обычны; неудивительно, что Маву принял ее негодование за учебную атаку.

— Маву! — закричала Сава, вставая. — Я не шучу. Я хочу побить тебя, клянусь небом!

— Да за что?

— Зачем ты язык распускаешь?

— Я? — удивился Маву.

— А кто, кто Хаби нанаушничал?

— Что ж тут такого? — невинно спросил Маву. — Дела женские, обыкновенные…

Сава еще раз наскочила на него с кулаками. Маву захватил ее руки, повернул девочку от себя, не давая ударить ногами.

— Не суй свой нос в чужие дела, — прошипела Сава, пытаясь лягаться.

Маву, оттолкнув ее, отпрыгнул сам.

— Ну виноват, — улыбался он. — Бывает… Но даже в расстроенных чувствах, дорогая моя госпожа, нельзя бросаться на врага очертя голову.

Сава топнула ногой.

— Ну что ты с ним поделаешь, — сказала она подошедшему Стенхе. — Выдумывает всякую чепуху и болтает…

— Отрезать ему язык? — предложил Стенхе с улыбкой.

— Эй-эй! — обеспокоенно прикрикнул Маву. Улыбки улыбками, а Стенхе и в самом деле может такое сделать.

— Да нет, Стенхе, — запротестовала Сава. — Кто ж тогда со мной песни распевать будет?

Руттул довольно серьезно относился к пению. В раннем детстве голосок у принцессы был несильный, да и побаливало частенько горло от постоянных зимних сквозняков. Руттул же подыскал хорошего учителя пения — выписал из Нависсо, и тот хотя и не довел Савин голос до совершенства, все же сумел его укрепить. Для чего это было нужно Руттулу? Руттул полагал, что люди, наделенные властью, должны говорить не только красноречиво, но и хорошо поставленным голосом, четко и правильно.

Пожалуй, с течением времени Сава и стала так говорить, но большим удовольствием, чем петь, было для нее подражание различным майярским говорам; Руттул не возражал, а Стенхе не ленился указывать Саве на особенности произношения людей из различных местностей. Он и сам был мастер подражать разным наречиям, однако говорил обычно с глуховатым гортуским акцентом, но с обилием книжных выражений. Петь же он почти не умел: хотя и не перевирал мелодию, пел он настолько своеобразно, что слушать его было одно мучение.

— Так с кем я буду петь, Стенхе? — повторила Сава.

— Подумаешь, — смеялся Стенхе. — Я тебе таких певунов на грос дюжину куплю.

— Таких, как я, ты и одного на грос не купишь, — ухмыльнулся Маву. — Такие, как я, не часто встречаются.

— Ну, Маву, ты слишком высоко себя ценишь, — возразила Сава, ибо грос, а правильнее, гроссери — это миллион эрау, сумма по майярским понятиям немалая. Состояние принцев Горту оценивалось в четыре гроса, Верховного короля — в полтора, Пайра — в два с третью.

— Каждый человек стоит столько, за сколько его можно купить, — покачал головой Стенхе. — Маву гроса, пожалуй, стоит. А как ты думаешь?

— Ты противоречишь себе, Стенхе, — воскликнула Сава. — Как же понимать твои слова?

— Слова — ветер, — объяснил Стенхе. — Дела — камень. Но не кажется ли тебе, госпожа, что пора уже отправляться спать?

И в самом деле было уже поздно; раскинутый на берегу озера лагерь уж угомонился, костры догорали, люди укладывались спать — кто в шатрах, кто под открытым небом.

Для Савы, конечно, тоже был приготовлен шатер, но она предпочитала спать на свежем воздухе. Руттул не возражал, а Стенхе также ничего дурного в том не видел: он ложился спать недалеко от нее, постоянно готовый оградить ее от любых врагов.

В эту ночь Сава спала плохо; не то чтобы снились кошмары, но пережитое за день то и дело напоминало о себе: яркое солнце пылало на черном небе, затмевая звезды, голубая, в полосах облаков плыла планета, и казалось Саве, что они с Руттулом летят среди черноты — просто летят, без всякого глайдера, а навстречу им выдвигается громадный, в две лиги, фотонник. Сава и представляла его обыкновенной иглой, только очень большой, даже с ушком, и обрывок какой-то полупрозрачной ткани, продетый в это ушко, белесым шлейфом заслонял небо. «Они нашли Руттула», — поняла Сава, и невыносимая тоска сжала ей сердце. От этой тоски она и проснулась.