Инна Кублицкая - Карми

Горту медленно проговорил:

— Тогда я вынужден просить тебя, чтобы ты оставалась в моем замке. Я даю тебе время, чтобы ты подумала. Если тебе понадобятся служанки, скажи Шэрхо, он распорядится.

— К твоим услугам, сударыня, — поклонился с усмешкой Шэрхо, понявший, что Карми вовсе не безродная простолюдинка.

— На черта мне служанки? — Благородный кэйвеский выговор в этот момент звучал дико. — Пусть дадут мне пару одеял и какой-нибудь тюфяк…

…Ашар, разыскивавший вечером Карми, узнал от Керти, племянника Горахо, что тот видел, как девушку увел в замок хокарэм принца. «Позвали петь? — подумал Ашар. — Но почему же тогда не пригласили меня? Или это то, чего она опасалась, когда отказывалась отвечать на вопросы?»

Когда Карми не вернулась ни завтра, ни послезавтра, ни через несколько дней, Ашар понял, что здесь дела темные, К пению никакого отношения не имеющие. А тут еще пришли с юга вести, что чума отступила. Ашаровские слушатели вспомнили о молитвах, перестали сорить деньгами, и Ашар стал подумывать о том, что пора перебираться петь в другие края, не так избалованные его вниманием.

Перед уходом он занялся приведением в порядок денежных дел. С собой в странствия он собрался взять лишь два золотых и немного серебра — на дорожные расходы; весь же свой заработок в Лорцо он оставил Горахо, с тем чтобы тот, если надо, пользовался деньгами. Ашар был человеком богатым и мог бы жить в свое удовольствие в огромном фруктовом саду в окрестностях Лорцо. Но там распоряжался сын Ашара, а старик, не желая баловать сына подачками, предпочитал копить деньги в сундуке Горахо, чтобы сын получил их после его смерти. Да и жить, считал Ашар, лучше богатым человеком, чем все отдавшим родственникам старым дедом, никому не нужным и только путающимся под ногами. По пути из Лорцо Ашар собирался зайти к сыну и запасся дорогими подарками и для сына, и для невестки, и особенно для внучат, чтобы дети с восторгом встречали каждое появление дедушки.

— Погоди, погоди, — вспомнил Горахо. — А эта девка, Карми? Ты ее сумку возьмешь с собой?

— Пусть останется у тебя. Если она заявится, то непременно придет к тебе.

— А если она скажет, что в ее сумке что-то ценное было, а теперь пропало? — спросил Горахо.

— Что ты! — поднял на него глаза Ашар. — Неужели ты, цеховый мастер, с безвестной девкой не справишься?

— Странная она девка, — сказал Горахо. — Вдруг из благородных?

— Давай посмотрим, что в ее сумке, — предложил Ашар. — Я свидетелем буду, если что затеется.

Он принес сумку Карми и вытряхнул на лавку содержимое. Увесистый сверток с монетами шлепнулся, скользнув, на пол. Горахо поднял его, но, разгибаясь, услышал растерянный голос Ашара:

— Знаешь, приятель, свидетелем я тебе не буду.

Горахо глянул: Ашар держал в руках хокарэмское одеяние. — Ладно, — сказал с тяжелым сердцем Горахо. — Давай-ка уложим все на место.

В день святого Сауаро ближе к вечеру ветер приволок с севера темную, зловещую тучу. Лучи заходящего солнца окрашивали края тучи в пурпурный цвет, еще больше оттеняя ее черноту.

Горту к небу не присматривался: пока он находился в своем замке, погода его не интересовала — хлынувший дождь не мог нарушить его планов.

Но дворовый мальчишка, прибежав в залу, закричал восторженно: «Град, град!» — и Горту, повинуясь внезапному предчувствию, выглянул, отодвинув ставню, из окна.

Да, туча принесла с собой град. Полупрозрачные бесцветные горошины с дробным стуком сыпались во двор, отскакивали от каменных стен, залетали в открытое окно.

«Пройдет град — и тебе уже ничего не понадобится», — так сказала несколько дней назад бывшая сургарская принцесса. И вот град пошел.

«Прокляла, — догадался Горту. — Она прокляла меня!»

Разве мог он забыть, что госпожа Карэна, или Ур-Руттул, или Карми — как бы она себя ни называла — не простая смертная. Она хэйми, одержимая, в ее силах налагать проклятия и снимать проклятия, исцелять и насылать неведомые хвори…

«Прокляла… — в глубоком испуге догадался высокий принц. — Зачем, зачем я с ней связался!»

Смерть холодной рукой коснулась его груди, дыхание перехватило.

— Шэрхо, — хотел крикнуть Горту, но его голос стал слабым.

Однако хокарэм услышал, вбежал и увидел побледневшего государя, сползающего на пол.

— Карми, — прохрипел принц, — позови Карми.

— Слушаюсь, — кивнул хокарэм и, выскочив за двери, послал одного из слуг позвать девушку: — Чтоб сию минуту была здесь!

Шэрхо в два прыжка вернулся к хозяину, перетащил поближе пестрый саутханский ковер и уложил принца на пол, едва прикрытый грубой шерстью.

Он расстегнул кафтан и рубаху, тер грудь, попытался сделать массаж, которому учился когда-то в Орвит-Ралло. Слуги, привлеченные его криком, заглядывали в двери, толпились в коридоре. Кто-то побежал доложить молодому принцу, и тот, встревоженный, прибежал на мгновение раньше Карми. Девушка вбежала вслед за ним и с разбегу упала на колени около тела.

— Прокляла, — бормотал принц, — прокляла меня, хэйми. — Глаза его уже не видели.

— Что ты, — ласково сказала потрясенная Карми, — чего ты испугался, дядюшка?

Голос ее проник в сознание умирающего, в глазах появилось осмысленное выражение.

— Ты не проклинала? — прошептал он.

— Нет, нет, конечно, что ты, — убеждала его девушка.

— Тогда я сейчас встану, — шептал принц. — Отдохну и встану… Только отдохну…

Он умер несколько минут спустя, затянутый смертельной усталостью в глубокую дрему.

— Умер, — сказал Шэрхо, стоя на коленях у тела. Стало тихо, и в этой тишине слышны были приглушенный плач Оль-Марутте, всхлипывания служанок и вздохи слуг.

Карми поднялась с колен. Казалось ей, что все смотрят на нее с ненавистью; она попятилась, выбралась в коридор и, желая оказаться подальше от замка, поспешила к воротам, еще не запертым на ночь, но молодой Горту, задыхаясь, догнал ее, схватил за руку, развернул к себе.

— Погоди, госпожа моя, — говорил он. — Погоди! Прокляла и убегаешь?

— Нет, нет, — твердила она. — Поверь, это не я. Я не хотела…

Молодой принц, однако, тащил ее за собой — не в те покои, где только что умер его отец, а в другие; он втолкнул девушку в комнату и, плотно закрыв дверь, привалился в изнеможении к стене.

— Послушай, госпожа моя, я не хочу жить под твоими проклятиями. Сними проклятия с моего рода, с моего замка, с мачехи моей и брата, уж не знаю, кого ты еще могла проклясть; сними — и я клятву дам, что сделаю для тебя все, что ты только пожелаешь…

— Теперь ты послушай! — воскликнула Карми. — Клянусь хлебом, солнцем над головой и святыми небесами, что я вовсе не желала смерти твоему отцу. Моя вина в его смерти есть, я не отрицаю, но клянусь, никто больше не умрет оттого, что я разозлилась на твоего отца. И мне не нужно ничего от тебя, Горту, я не торгую ни жизнью, ни смертью, поверь мне!