Татьяна Патрикова - Хитрости эльфийской политологии

— И? — подала голос императрица.

Вздохнул и раскололся:

— И бить придется по больному.

— Что?! — взвилась та эльфийка, которую мне так и не представили, — Ты собрался ударить ребенка?!

— Это устойчивый фразеологизм, — неожиданно жестко бросил в её сторону Ир. — И вам, леди, я бы советовал не вмешиваться.

— И всем остальным, я так понимаю, вы рекомендуете тоже самое? — поинтересовался у него эльф, идентифицированный мной, как император.

— Именно! — ни сколько не стушевался Ир. Да уж, когда это нужно, он мог быть бесстрашным и резким. Это потом, наверное, до него дотечет, с кем и как он разговаривал и, главное, в чьем присутствии. Это я о Камю. Вот уж кто точно никогда ничего не забудет и не упустит. Прожженный тип, это я уже понял.

Я отвернулся от них и снова посмотрел на водный фонтан, бьющий прямо посреди комнаты. Плечи Клёмы напряглись под моими ладонями. Я тихо спросил, чтобы не мешать старшим позади нас обсуждать какие-то наболевшие проблемы, в которые я вникать не собирался ни при каком раскладе. Они и без меня способны выяснить, кто тут главный, а кто тварь дрожащая.

— Ты её слышишь, только когда касаешься или и сейчас тоже?

— Она бушует. И больше не верит, что тогда её звала именно мама.

— Понятно. Значит, только хуже сделали. — Тяжело вздохнул и кое-что в уме прикинул, потом спросил: — Клёма, а как ты обратно развоплотился? Можешь повторить?

— Не уверен, — честно признался мальчик и снова запрокинул голову, чтобы встретиться со мной взглядом. — У меня это как-то случайно получилось. Само собой. Я даже понять ничего не успел.

— Ясно. Значит, рисковать не будем… вот только, как теперь её пробудить. Хотя бы ненадолго… — и тут меня озарило. Я внутренне весь подобрался, стараясь не слышать, о чем говорят у меня за спиной. Там в разговор вступил Пестрый и явно что-то доказывал всем окружающим с не меньшим жаром, чем минуту назад делал его внук.

— Клёма, — начал я, с силой сжав плечи мальчишки, — передавай её все, что я буду говорить, слово в слово. И погрузи в неё крест.

— Но… — попытался возразить мне мерцающий.

— Клёма, — я добавил в голос суровости, и мальчик поддался, развернулся к фонтанчику и снова протянул к нему руку с артефактом. Погрузил её в воду по локоть и застыл. Я начал говорить, рассчитывая, что малыш с помощью своей телепатии (или как у них такого рода общение называется?) будет дословно транслировать маленькой упрямице все, что я говорю.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что это не твоя мама тебя звала, что тебя обманули. Не веришь? Ну и не надо. По большому счету, это уже не так уж и важно. Не хочешь возвращаться? Дело твое. В одиночестве, тебе лучше, чем с мамой и папой? Ну, что ж. Скоро, они тоже к этому придут. — Я сделал паузу, ожидая хотя бы какую-то реакцию, если не со стороны фонтана, то хотя бы от Клёмы. И, как не удивительно, она не заставила себя ждать.

— Она спрашивает, к чему придут, — подал голос мальчик-мерцающий.

— К тому, что без тебя им будет даже лучше, — продолжил я, обращаясь к фонтану, — Думаешь, ты такая незаменимая и всегда сможешь вернуться, когда наиграешься? А вот и нет. Твои мама и папа еще молодые лю… мерцающие. Родят себе второго ребенка, а за ним, может, и третьим обзаведутся. Ты вернешься, а их любовь уже всецело будет принадлежать им. И все. Ты будешь лишней. Никому не нужной и…

Я замолчал, так как в прозрачных струях снова засверкали искры, только на этот раз они были ярко-красными. А вот это интересно. Я-то думал, что цвет искр зависит от пола ребенка. У Клёмы они, помниться, были фиолетовыми, у этой девочки сначала бирюзовыми, теперь вот красными. Это же кардинально меняет дело! Тогда их цвет может стать так называемой лакмусовой бумажкой, по которой можно будет определять в каком настроении тот или иной ребенок и насколько он расположен идти на контакт. Хотя, пока делать какие-то долго играющие выводы еще рано. Слишком мало данных. Но, если мои предположения подтвердятся, надеюсь, это сможет хотя бы немного облегчить жизнь тем, кто будет будить малышей после меня.

— Она кричит, что не верит, — прошептал Клёма, все еще держа цепочку с артефактом в потоке воды. — Она… — он медленно поднял свободную руку и накрыл ею мою ладонь у него на плече. Словно искал защиты и поддержки. Я притянул его к себе. Он вжался в меня спиной и весь застыл, словно маленькая статуя.

— Скажи её, — с перепугу, не иначе, вышло хрипло, — Скажи, что пусть присмотрерится получше. Сейчас они расстроены, думаю, она прекрасно видит это по их лицам. И не только они. Господин Камюэль, из-за которого она все это устроила, тоже сейчас не в лучшей форме, но это только потому, что она пропала только пару дней назад. Но если пройдут годы, десятилетия… расскажи ей, каково было тебе, когда ты проснулся, и выяснилось, что твоим кузену и кузине, которые когда-то играли вместе с тобой, так много лет, что они уже совсем взрослые, даже о собственных детях задумываются… Расскажи!

Несколько минут в комнате стояла гробовая тишина. Из фонтана все еще сыпались вниз красные искры, вместе с водой пропадая в неизвестность, не долетев до пола. Мне кажется, что эльфы и мерцающие у меня за спиной, даже пошевелиться боялись. А потом, настало время пряника, ведь пока был только один кнут.

— А теперь скажи, — я слегка встряхнул мальчика за плечи, — что ты ведь сумел вернуться, когда тебе этого захотелось, значит, и она сможет когда-нибудь это повторить. Но если не вернется сейчас, в следующий раз может не найтись того, кто ей в этом поможет.

Последовала еще одна томительная минута молчания. А потом рука Клёмы, погруженная в фонтанчик, дернулась, но он не отдернул её, как в тот раз. Сдержался. Умница, малыш! Раздался глухой хлопок. Фонтанчик пропал. В этот раз я сориентировался быстрее, чем в случае с Клёмой. И резко крутанулся назад. Позади меня, уперев маленькие кулачки в бока, стояла девчушка, больше напоминающая куколку или ангелочка. Она была человеком. По крайней мере, пока. Видимо, еще до моего прихода, Клёма успел объяснить ей, как надо действовать, чтобы перевоплотиться обратно.

— Я не верю тебе! — воскликнула она и даже ножкой по ковру топнула. — Мама с папой меня никогда не разлюбят, — убежденно заявила мерцающая девочка, а потом глубоко вздохнула и заявила, — И не думай, что я вернулась, потому что ты меня этим запугал. Я просто хочу посмотреть на братика или сестренку. — И тут же повернулась к матери с отцом и произнесла с надеждой, — Вы ведь, правда, мне их родите?

Мужчина и женщина почти синхронно кивнули, все еще не веря, что их дочь на самом деле стоит перед ними. Что она жива и невредима, что их не обманули, сказав, что её еще можно вернуть, несмотря на то, что всем известно — это невозможно.