Артем Каменистый - Девятый

Ну и ладно – раз так, попробую покататься по-настоящему, а не тихим шагом, как с обозом. Раз уж все так реально, то, может, хоть джигитовке поучусь – надеюсь, после пробуждения навык сохранится. Точнее, не сохранится – вспомню то, что уже знал, пусть и опосредованно: не зря ведь, наверное, мозоли не натираются седалищные. И я покатался.

* * *

В детстве я был не слишком сильным ребенком – быстро вытянулся вверх, а вот вширь разросся далеко не сразу. Выглядел будто шнурок ходячий, за что, из-за парадоксов подростковой логики, заработал кличку «Толстый». Каждый себя уважающий школьный хулиган считал своим долгом затеять со мной драку, чтобы потом похваляться перед своими одноклеточными дружками великим свершением: избил пацана на голову выше.

Естественно, мне это не сильно нравилось, и я решил покончить с проблемой трудным, но правильным методом – научиться давать сдачи. О боксе тогда еще не задумывался – продукция мирового кинематографа буквально вынуждала остановить выбор на восточных единоборствах. Я так и сделал.

Задним умом понимаю, что «сенсей» мне попался далеко не первосортный, но тогда этого знать не мог – он мне казался Чаком Норрисом. Уже на первом занятии увидел, как ловко машут ногами старшие ученики. Ноги у меня были длинные – воображение тут же нарисовало картину, как одним взмахом я отправляю в нирвану сразу всех своих обидчиков. Картинка понравилась.

На все том же первом занятии я выведал, что для успешной работы ногами надо иметь растянутые связки и гибкие суставы. Собственно, все полтора часа «сенсей» учил нас разминаться и растягиваться, так и не показав секретных приемов мордобоя. И еще я узнал, что растяжка – долгий процесс: за один день садиться на поперечный шпагат не научишься.

Ситуация с хулиганскими домогательствами не терпела отсрочек – я решил форсировать события.

Две тренировки в неделю слишком мало – уже на следующий день приступил к растягиванию сразу всего, что только можно. Разминкой пренебрег – нельзя терять драгоценное время. Часа два терпеливо, глотая слезы, выворачивал суставы и сухожилия. На шпагате чокнулся – пытался выполнить его за день. И чем больше старался, тем ниже удавалось сесть – пусть на сантиметр, или даже миллиметр: так мне казалось. Связки и хрящи подчинялись диктату – я на глазах становился резиновым! Следующий день стал днем великой кары…

Болело абсолютно все – каждая косточка, каждая жилка, каждый сустав. Ходить я мог с трудом, и только в очень странной позе – будто всадник, оставшийся без лошади, но сохранивший положение «в седле». Унитаз превратился в электрический стул, а спускаться по лестнице получалось лишь боком. Мне было невероятно хреново – лишь веки, наверное, не болели. А вот сейчас болели даже они – даже поднять не рискую…

Все тело превратилось в сгусток боли и немощи. Ломота такая, будто с дыбы сняли: суставы огнем горят, а оголенные жилы какие-то садисты обливают концентрированной кислотой.

Похоже, я во сне не катался на лошадях, а лишь падал с их спин, причем всегда на острые камни…

Что за звук? Куры квохчут под ухом? Скрип какой-то – конь всхрапнул вроде… Да еще и в спину что-то подталкивает. Похоже, я лежу на телеге, которая куда-то движется. Как я здесь очутился? Без понятия – последнее, что четко помню: лег под ивой подремать. Круто подремал…

Может, демы подкрались и, обманув бдительность попугая, оглушили меня, после чего тяжелыми ботинками пересчитали все ребра? А теперь тащат к жертвенному алтарю, или куда там положено тащить таких ротозеев, как я?

– Снорр, у тебя колесо разболталось! На привале подправь!

Голоса не припомню, но Снорр, если не ошибаюсь, один из самых главных разгильдяев среди возничих – у него хронические техпроблемы с телегой. Это что – я в нашем обозе еду? А почему на повозке? И почему у меня такое «замечательное» самочувствие? И как сюда попал из-под той ивы? Рядом кто-то заворочался, угрюмым мужским голосом заметил:

– Даже не видно как дышит – будто мертвый лежит.

– Ага – со вчерашнего так. Удивительно, что еще не обделался, – таким же не очень жизнерадостным голосом ответил другой мужчина.

– Трея сказала, что у него просто горячка.

– Ага – ты ей больше верь… она и не то сказать может… С горячкой трупом не лежат. Странный этот страж какой-то…

– Может, у стражей своя горячка – особая… стражницкая…

– Глупость сказал: стражи – такие же люди, и болячки у них такие же.

– Раз в опоганенных землях как у себя дома ходят, значит, не такие как мы.

– Откуда знаешь, что спокойно ходят?

– Так это все знают…

– Кто все? Я вот не знаю – не видел ни разу.

– И где ты такое видеть мог? В теплой избе за частоколом прячась? Или у жены под подолом? Этот ведь пришел из погани. Цезер говорит, он спокойный был, улыбался им, а у самого даже ножа нет. Ничего не боится – ходит, будто по своему огороду.

– А не говорил он тебе, что у стража следы от ожогов были?

– Слышал – народ рассказывал.

– Думаешь, он сам себя прижигал?

– Это зачем ему такое делать?!

– Раз не он, то кто? Странный этот страж, очень странный… Видел его меч? Таким только цыплят потрошить. Щит не взял, копье тоже, доспех простой – латы на себя мог переделать, а отдал бабнику горбатому. А самострел его глянь – будто игрушечный, но бьет хорошо вроде. Хитро устроен – будто демы придумали. Только зачем он нужен, если луком уметь пользоваться? А на лошади как держится? Будто навоза комок – видно, что боится скачки. А сейчас еще и в беспамятство впал – день лежал, ночь, и все утро тоже лежит.

– Ну и что с того? Заболеть каждый может.

– А остальное? А то, что тащит нас на погибель, – виданное ли дело границу пройти с таким медленным обозом? Да нас улитки обгоняют. Захоти он спасти народ – приказал бы бросить все и пешими уходить, на три-четыре отряда разделившись. Так вернее будет – хоть кто-то прорвется. И за помощью надо бы вперед гонца попробовать послать – может, солдаты короля ударят с другой стороны. Так нет – он вообще ничего не делает. Странно это… все дела его странные…

– Ну… Откуда нам знать, каким должен быть страж и какие у него замыслы? Ты стражей много видел?

– Вообще-то только одного – вот этого.

– Вот и я о том же.

– Все равно странный – не слышал я такого про стражей.

– А слышал, про мракян говорят, будто у них мужики платья носят, а бабы их вечерами на сеновал затаскивают и насильничают?

– Слышал, конечно.

– А я вот с купцом говорил, который к ним ходил. Тот рассказал, что враки все это – оттого они пошли, что бабы у них больно страшные, вот и принимали их чужие за мужиков в платьях.

– Это ты зачем рассказал?

– А затем – всему, что говорят, верить нельзя.