Ян Сигел - Заклинатель драконов

Что ты здесь делаешь? Сыновний долг? Любовь? Трудно в это поверить. Мы для этого слишком хорошо знаем друг друга. Твое отвращение ко мне равно моему к тебе. Первый мой сын, несмотря на все его поражения и неудачи, был, может быть, и не обаятелен, но красив. Второй…

Под кожей Мордрэйда скрывалось чудовище. Я — то, что ты создала, дорогая мамочка. Плод твоего чрева.

Головы растут на Древе, но они созревают, и дикая свинья жрет их мозги. Нечего изображать чувства, это не для тебя. Оставайся со своими насмешками и колкостями: это уколы, которых я не чувствую, и до тех пор, пока я не обращаю на тебя внимания, ты — в безопасности. Что тебя сюда привело?

Я тут встретил кое–кого, кто расспрашивал о тебе. Это заставило меня как можно скорее тебя навестить.

Ясно, этот кто–то расспрашивал тебя из любопытства. Кто же это был? Я — не та, о которой часто говорят. Кто это был?

—Древний паук — незначительное создание — раскидывает свою паутину, чтобы словить мушку покрупнее, чем он сам. — Он говорил загадками, или Ферн так показалось. — Но позади находится кто–то еще, гораздо более искусный, тарантул, который утерял свою ярость, но сохранил свой яд. Он говорил первому ткачу, как спрятать шелковую западню. Мне интересно, кого — или что — он надеется изловить. Вот я и пришел сюда, чтобы посоветоваться с Греческим оракулом.

Syrce! — Моргас шипит, как змея.

Я рассказывала ему лишь о том, что могло бы послужить уроком ему самому, — защищаясь, говорит Сисселоур.

У тебя, мама, появилась симпатичная новая игрушка. Такая милая штучка, могу я с ней поиграть?

Ферн все еще не произнесла ни слова, и Моргас не подарила ее взглядом, но она явно чувствует присутствие девушки.

—Не трогай ее, — зло отвечает она, — или тебе придется об этом пожалеть. Кто же тот тарантул, который произвел на тебя такое сильное впечатление?

Я не говорил, что он произвел на меня впечатление.

А тебе и не надо было это говорить. Кто он?

Ты его давно знаешь. Я думал, что ты должна о нем помнить.

Он. — Насмешка искажает ее лицо. — Он не тарантул. Безногая гусеница, которая кусает своими пустыми клыками, оттого что больше не может танцевать. Что ему–то во всем этом нужно?

Пока она говорит, в мыслях Ферн возникает загорелое лицо, испещренное морщинами, прячущееся в тени капюшона, под которым как молодые весенние листья сияют яркие глаза. Она видит его в круге огня и видит его у белой кровати, следящего за тем, кто там лежит. Кэйрекандал. Рэггинбоун. Единственный ее союзник, хотя иногда и нереальный, но всегда ее друг, несмотря на то что прошло так много времени с их последнего разговора. Осознание того, что ее ищут и что защищают ее опустошенное тело, показалось ей рукой помощи, протянутой извне, в то время как она чувствовала себя абсолютно одинокой. При этом в ее лице не дрогнул ни один мускул. Даже в неверном свете светлячков Моргас могла бы прочитать все, что отражается на лице Ферн, и прочла бы по этим изменениям все мысли девушки. Ферн движется к Моргас, холодно глянув на Кэла. Моргас смотрит на нее своим черным глазом — глянула и тут же отвела взгляд.

—Может быть, — говорит Кэл, — им тоже движет любопытство.

— Им движет желание шпионить и до всего докапываться. Он — из тех, которым до всего есть дело, а называет он это — ответственностью. Он ничего не делает: ни добра, ни зла. И превращает это в добродетель. Он проведет десять лет, наблюдая за камнем, ожидая, когда из него что–нибудь вылупится. Он был шарлатаном, ядовитым коробейником, который все пытался стать магом и заболел от своих неудач. А теперь сует нос не в свои дела, будто бы имеет на это право, данное ему какой–то Властью. Маразматик. Его мозг, так же как и тело, поражен склерозом.

—К тому же, — вступает Сисселоур, возможно, с целью провокации, — он живет в том мире — в мире Времени. Он ходит повсюду. Он встречает людей. Все знает. Его присутствие, то есть его интерес, всегда что–то означает. Это надо понимать.

Никому не нравится, когда ваши собственные слова обращаются против вас же. Моргас с руганью оборачивается. Как только ее внимание перемещается, Кэл долгим взглядом смотрит на Ферн, на его губах блуждает легкая злобно–насмешливая улыбка.

—Приятно видеть, как сильно сестры–близнецы любят друг друга, — замечает он.

Теперь Моргас поворачивается к нему с такой скоростью, с такими словами и жестами, что не дает ему договорить. Внезапно, будто мать ударяет его хлыстом, он падает, корчится на земле, беспомощный и неуклюжий, на груди у него появляется багровый кровоподтек. Ферн прежде никогда не видела, чтобы Моргас с такой легкостью, не заботясь об ужасных последствиях, применяла свою силу. Она вспоминает, как сама однажды вышла из себя и перестала себя контролировать, это был случай с домашним гоблином, но тогда не было физического контакта, следовательно, не было и боли. Она обнаруживает, что крепко держит левой рукой правую, чтобы не потерять самообладания.

Сисселоур раболепно съеживается от криков, как подчиненный, который симулирует покорность, однако при этом вынашивает план мести. Долгая совместная жизнь выработала у сестер определенные правила: конфликт проходит только на уровне слов. Моргас останавливается так же внезапно, как и начала. Выражение ее глаз при взгляде на девушку меняется.

—Развеселил тебя спектакль? А, Фернанда? — спрашивает она.

Ферн пожимает плечами:

—Мелкая семейная ссора.

Моргас хохочет, рот ее перекашивается.

А это ты видишь? — наконец произносит она, указывая на сгорбленную фигуру на земле. — Это было ошибкой. Пусть это будет и тебе уроком. У меня однажды был сын, когда я была молода, отцом его был король легенды, о котором помнят до сих пор.

Он был твоим единокровным братом, — бормочет Сисселоур.

Не важно. Мой сын был красив и горд, хотя Дар его был невелик, но еще он был нетерпелив и жаден. Его разрушили честолюбие и мстительность. Когда я увидела его недостатки, я устроила так, чтобы сделать себе ребенка получше. Я взяла семя бога и поместила его в смертное существо. Это была магия, которую никто другой не…

Галатея, — бормочет Сисселоур. — Невестка–цветок Ллю Лло Джиффса.

Галатея была лишь статуей, сделанной из незабудок и анютиных глазок. Мой опыт проводился с настоящей плотью и кровью, с моей плотью, с моей кровью. Я нянчилась с ним, как с хрупким, нежным растением, а он рос в моем чреве, как опухоль. Когда он появился, я увидела — это. Ни Человек — ни Дух, с детства — чудовище, ползавшее в своих собственных испражнениях. Я дала ему деревенскую дурочку, и он впитал глупость вместе с ее молоком. Когда он подрос, то свою силу употреблял только на то, чтобы что–нибудь стащить. Он становился все порочнее, да и пороки–то его были лишь результатом посредственного воображения, грубой чувственности и желчности. Я назвала его в честь Кэилиберна, так назывался легендарный меч славы. А теперь он — Кэйлибан, то же самое, что и зверь. Я оставила его жить в качестве напоминания. Можно обойти Первичные Законы, но их нельзя нарушать. Смотри на него и учись.