Дэйв Дункан - Обретение мудрости

Он попытался сказать: «Адепт?», но издал лишь квакающий звук. Сам его страх выдавал его с головой.

— Не слишком-то много мяса на его костях, — заметил Второй.

Они что, хотят его зажарить?

— Мне не нужно мясо, — глухо прорычал Четвертый. — Выносливость — вот что нам требуется.

Они собирались его пытать? О, Богиня !

Никто из колдунов не обращался к Катанджи, и он продолжал стоять, весь дрожа. Другие рабы проходили с мешками мимо и выходили из шкафа без них. Затем Четвертый тронул за плечо еще одного: «Ты!» Тот был не намного старше Катанджи, выше его ростом, но такой же жилистый, и издал такой же дрожащий вопль, даже громче. Катанджи видел, как трясутся его колени. Значит, все рабы боялись колдунов, и его собственный страх не мог его выдать. Но когда они посмотрят на лица…

— И ты! — сказал Четвертый, выбрав еще одного. — Идем со мной.

Оставив Второго следить за разгрузкой, Четвертый повернулся кругом и пошел впереди, между большой железной раскаленной плитой, на которой кипели два больших котла — запах был просто невыносим — и штабелем дров, за которым находилась груда мешков. Один из них был открыт, и оттуда сыпался уголь. За мешками располагался длинный стол, уставленный большими и маленькими горшками и гигантскими бутылками из зеленого стекла, а еще там были три больших медных котла со змеевиками наверху, подобные тем, что видел в Аусе Шонсу, помятые и почерневшие от долгого употребления. А за плитой находилась печь, вроде кузнечной, только больше, и почти обнаженный юноша яростно работал мехами, блестя от пота. Он взглянул на проходившего мимо Катанджи, и тот увидел единственное перо у него на лбу. Очевидно, быть колдуном-Первым было не столь весело, как воином-Первым, и он выглядел по крайней мере не моложе Нанджа.

Затем они подошли к лестнице. Посреди стоял большой деревянный чан с водой, а по стенам спиралью уходили вверх ступени. Ступени были металлическими, большей частью бронзовыми.

Когда Катанджи подошел к чану и уже собирался поставить ногу на первую ступень, следом за шедшим в трех или четырех шагах впереди колдуном, чан внезапно зашипел и выплюнул струю пара. Катанджи подскочил, в ужасе взвизгнул и чуть не утратил контроль за своим мочевым пузырем.

Колдун рассмеялся. Он протянул руку и пробормотал короткое заклинание из незнакомых Катанджи слов.

— Теперь тебе ничего не угрожает, — сказал он. — Идем!

Дрожа, Катанджи начал подниматься по лестнице, а двое других рабов — следом за ним. Потом чан снова зашипел, и рабы тихо застонали, так что, видимо, они были столь же напуганы, как и он сам. И у них не было воинских меток на лбу.

Лестница совершила два оборота, прежде чем они добрались до следующего уровня, и чан за это время прошипел внизу пять раз. Снова лестница… они поднялись на три этажа и тяжело дышали. Колдун прошел по длинному коридору, мимо двух закрытых дверей, а затем свернул в большое помещение. Катанджи с тревогой взглянул на дыру в полу, со свисавшими в нее веревками, и большую деревянную штуковину, напоминавшую длинный барабан на подставке, опутанный веревками и колесами. Одна стена была каменной, и в ней было окно — сутры гласили, что размер окна имеет значение — а две стены были деревянными, четвертая же была почти скрыта грудами мешков. Там ждали четверо колдунов, двое Первых и двое Вторых. Катанджи с нарастающим ужасом смотрел на барабан. Пытки?

Четвертый показал на барабан.

— Быстрее! Пошел! — сказал он.

Катанджи не понял, но остальные двое рабов схватились за перекладину наверху и вскарабкались на барабан, вокруг которого были приделаны лопасти. Он последовал их примеру, и барабан начал медленно поворачиваться с громким скрипом и грохотом веревок и колес. Какие-то большие штуковины начали опускаться в дыру.

— Проклятье! — пробормотал Четвертый. Он выхватил откуда-то хлыст и громко щелкнул им в воздухе. — Работайте, или я шкуру с вас спущу!

Рабы крепче ухватились за перекладину и сильнее заработали ногами. Барабан начал вращаться быстрее, издавая более громкие звуки, скрип и грохот. Катанджи был посередине, глядя на свои худые руки между двумя парами крепких рук, а дальше была большая дыра в полу и движущиеся веревки. Вскоре он уже бежал, стараясь поспевать за другими и думая о том, не собираются ли его загнать до смерти. Когда он увидел, что веревки поднимаются наверх, он понял, что это не колдовство — веревки наматывались на барабан. Он и двое других рабов, вероятно, должны были собственными ногами поднять наверх тот самый шкаф. Это была дьявольски тяжелая работа.

Снова щелкнул хлыст, и он вспомнил, что у него нет шрамов на спине. Обратят ли на это внимание колдуны? Почти у всех настоящих рабов были шрамы. Не возникнет ли у них искушения разукрасить ими и его спину, просто из принципа?

Все быстрее и быстрее — он задыхался, и по его лицу и подмышкам струился пот. Он чувствовал в воздухе запах пота. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло. Двое других тоже тяжело дышали, а ведь они были крепче его. Потом постепенно прямо на полу выросла гора мешков, и Четвертый дернул за ручку. Барабан резко затормозил, и трое рабов чуть не перелетели через перекладину. Все колдуны рассмеялись, словно только этого и ждали.

Двое рабов подняли руки и вытерли лица. В последний момент Катанджи сообразил, что ему этого делать не следует. Здесь было светлее, чем внизу — вдруг кто-то взглянет поближе на его полосу раба? Жир и сажа… не расползлись ли они вместе с потом по всему лицу? Опустив голову, он стоял, опираясь руками об ограждение, и тяжело дышал. Двое других рабов были заняты примерно тем же самым. Младшие колдуны разгружали мешки и аккуратно и осторожно их укладывали. Вероятно, каким-то образом они отличали одни от других, поскольку складывали их в разных местах возле стены, но для наблюдавшего за ними воина все мешки казались одинаковыми.

— Готово! — крикнул Четвертый, когда шкаф опустел; он снова повернул ручку, и барабан сдвинулся под ногами Катанджи. Рабы снова начали переступать ногами, но опустить шкаф вниз оказалось не легче, чем поднять его наверх — и это казалось не вполне честным. Потом он услышал, как в него загружают новые мешки.

Катанджи с ужасом представил себе размеры фургона и его груз.

Он подумал о «Сапфире». Что он станет делать, если они уйдут без него?

Снова щелкнул хлыст, и снова началась пытка…

Чтобы полностью опустошить фургон, потребовалось не меньше двадцати ходок вверх и вниз. К этому времени Катанджи изнемогал от усталости, и его уже не слишком интересовало, заметят ли они, что он воин, если бы только они позволили ему где-нибудь прилечь. Во рту ощущался отвратительный вкус, и ему казалось, что его сердце вот-вот разорвется. Иногда ему чудилось, что вокруг становится темнее, и все куда-то плывет; потом он понимал, что близок к обмороку. Однако если бы он упал, они увидели бы его лицо.