Юрий Ижевчанин - Первая колония

— Он враг мой и благодетель мой. Я не знаю, что делать. Он ведет себя так, как будто наши приличия для него не существуют. А я вижу, что у него есть свои, и только с ними он считается.

— Муж, ты ошибался, если мне, женщине, позволено что-то сказать. Я теперь вижу: старки не враги, они хозяева. А слуги должны принимать обычаи хозяев без возражений. Теперь нам с тобой обратного пути нет. Нам надо становиться старками или оставаться слугами.

Горцу сразу стало все ясно: действительно, хозяева! И в голове все улеглось: нужно перенимать их обычаи и их понятия о приличии, не теряя чести и гордости. Пути назад, действительно, нет. А хозяин достойный, такому служить не стыдно. Он стал еще внимательнее относиться к поведению хозяина, учить старкские слова. Дзадзиури на следующее утро, преодолев стыд, сбросил одежду и стал тренироваться вместе с хозяином в рукопашном бою. Каринэ поднесла после окончания учебного боя обоим бойцам вина, промыла их синяки (всего один у Суя, зато массу у мужа) и невольно сравнила: мощный, волосатый, страстный, но неуклюжий по сравнению со старком и вонючий муж и крепко сложенный, ловкий, гладкокожий, приятно пахнущий, но какой-то весь внутри бесстрастный, господин. Муж весь запыхался и был покрыт потом, а старк лишь слегка раскраснелся. Когда прошло возбуждение боя, муж задрожал от утренней прохлады и быстрее оделся, а старк как будто ею наслаждался. Но надо было отдать честь мужу: сражался он достойно и чего-чего, а трусости в нем не было ни капли.

В тот же день был сделан еще один шаг. Днем подошли к чистому горному ручейку. Суй сразу же сбросил одежду, велел Каринэ ее постирать, а сам стал купаться. Каринэ вдруг решительно тоже разделась и стала мыть волосы и все тело. Суй дал ей душистого мыла старков. Дзадзиури сначала скрипнул зубами, а затем понял, в каком он смешном положении, и увидел, что старк даже не думает взирать жадным взором на его жену. Он тоже залез купаться, но не мог удержаться, чтобы не визжать от холодной воды, и быстро выскочил на берег, оставив одежду для стирки, а сам уселся греться на солнце.

Жена, тщательно помывшись и постирав одежды всех троих, развесила их и уселась рядом с мужем. А Суй поглядел на них, сказал: "Красавцы!" и стал рисовать цветными палочками супружескую пару. Затем он показал им получившийся рисунок. А во время вечернего перехода, заметив, что бывший джигит никогда к жене не прикасается на людях, Суй вдруг соскочил с коня, подошел к ним (горец шел рядом с повозкой, на которой ехала жена, и гнал овец) и вложил их руки друг в друга. Жена расцвела, Дзадзиури смутился, а затем гордо посмотрел на жену и забыл об овцах, так что господину пришлось самому отскакать за отбившейся овцой. Все рассмеялись, и больше такого не случалось.

Дзадзиури на следующее утро сказал Сую после учебного боя, пока им опять обрабатывали ушибы:

— Ты мог быть наш царь.

Суй, сделав мысленную оговорку, ответил:

— Любой {полностью обученный} старк мог бы быть вашим царем.

А днем на привале к ним подскакали пара посыльных. Они мчались в Хирристрину, теперь Лассор требовал следующую сову для генерала-барона Асретина. Естественно, посыльные чуть задержались, поели, поговорили, выпили понемногу вина и помчались дальше. Сую было приятно, что теперь уж точно, весть о его возвращении с почетом и с добычей придет домой раньше него. И сделанные уже записи и рисунки он с посыльными передал.

Сову Суй продолжал обучать каждую ночь, да и днем немного заставлял полетать и возвращаться по сигналу. Дзадзиури был уверен, что эта птица, которая считалась на Юге олицетворением одновременно мудрости и злых сил, разведывает дорогу по ночам, чтобы никто не застал хозяина врасплох. Да до некоторой степени так и было.

Этой ночью горец вдруг заметался и неожиданно для себя сказал жене:

— Смелый, честный, благородный, красивый, целомудренный, ловкий, умный, железная воля, высокого происхождения… Если бы мой сын был от его крови!

Жена вздрогнула от таких слов и вдруг вспомнила, что она ведь сама заглядывалась на Суя. А муж не знал, что этими словами, почти немыслимыми для обычного горца, он окончательно перешел из своей культуры в старкскую.

Суй в эту ночь спал беспокойно. Все-таки Каринэ была действительно прекрасна. Строжайшие правила поведения, сдерживавшие старков изнутри при всей их внешней свободе, во сне отступали, и ему бешено хотелось обнять красавицу. Каринэ, выйдя из своей палатки, увидела раскутавшегося Суя, мужское оружие которого было напряжено. А ведь этого никогда не было, даже когда он любовался ею вблизи. Во сне он застонал и вдруг сказал: "Каринэ, мне нельзя". И тут, вспомнив слова мужа, она вдруг прошептала ему: "Можно", сбросила платье и слилась с ним. Это были жарчайшие объятия. Каринэ была первой женщиной в жизни Суя, а он своей нежностью и огненной страстью привел ее в состояние почти что безумия. Муж проснулся, вспомнил свои слова, покачал головой: "С этими старками надо быть осторожным. Слово становится явью." — и неожиданно для себя взял лук не чтобы всадить стрелу в первую очередь в неверную (насчет Суя он был почти уверен, что Каринэ сама бросилась в его объятия), а чтобы поохотиться, и ушел в лес.

Суй, когда первое безумие прошло, спросил женщину:

— Ты почему на такое решилась?

— Я хочу, муж хочу, мне сына тебя.

— Тогда все по закону, — ответил юноша и обнял красавицу еще жарче.

Каринэ была удивлена. Ведь Суй все время казался совершенно бесстрастным по отношению к женщинам, а, оказывается, внутри него такой огонь горит! Но долго удивляться ей не пришлось: очередная волна страсти вновь унесла ее далеко-далеко.

Утром Суй постарался разъяснить Дзидзаури старкские обычаи:

— У нас принято улучшать род от достойных людей. Теперь ты мой младший молочный брат. Жена твоя должна по нашим обычаям пробыть со мной до срока месячных. После этого я не имею права даже в мыслях желать ее, а она меня. Нарушением супружеской клятвы это не считается. Вины на ней нет. Если ты умрешь или разведешься с нею, я не имею права жениться на ней и даже иметь с нею любовь. Сын будет считаться твоим, и его происхождение почетным. Ты теперь член моего рода. И ты будешь с достоинством его продолжать. Пока имеешь право как следует поухаживать за другими женщинами.

Суй торжественно отдал Дзадзиури кинжал и нарек ему имя Дин Хирристрин из младших. Дин понял, что его приняли в славный род и что Суй обнял его как старший брат. Почти тридцатилетний бывший лазанец признал себя названным младшим молочным братом шестнадцатилетнего Суя.

Внизу виднелась деревня. Думали дойти до нее к обеду. но погода испортилась, поднялся сильный ветер и проливной дождь. К деревне добрались лишь к вечеру, и там пришлось на пару дней задержаться в таверне, переждать непогоду. Дин решил вовсю воспользоваться вновь обретенным правом, а Суй подкинул ему денег на коня, новую одежду, гулянки и подарки. Карисса Ахали (как теперь звали Каринэ) вся погрузилась в неутолимую страсть и бесконечную нежность, тем более, что она поняла: затем даже думать о Суе как о любовнике будет нельзя.