Юрий Ижевчанин - Прелюдия: Империя

Семейство Ликаринов старших считалось одним из зажиточнейших в окрестных деревнях. Уже несколько поколений в семье у них хватало рабочих рук, они удачно благословились на возделывание лекарственных трав и пряностей, которые стоили намного больше, чем обычные крестьянские продукты. Кормились они плодами своих собственных полей, иначе было бы неприлично, а вот продавали отнюдь не рис, капусту или пшеницу. Естественно, что часовня рядом с их двором была посвящена Иклиту Целителю.

С крестьян-граждан сюзерен в принципе не брал никаких поборов, поскольку они были обязаны военной службой (часто заменявшейся повинностями, но без превышения 50 дней в году и без того, чтобы это стало прецедентом). Но по традиции на них распространялись налоговые и фискальные привилегии сюзерена, а за это они добровольно платили ему натуральные либо денежные взносы за защиту.

Смерды каждый год вносили фиксированный натуральный платеж и платежи за защиту. Военной службой они обязаны не были, но тридцать дней в году должны были по приказу сюзерена отбывать повинности. Их дворы обычно были победнее, но тоже отнюдь не нищие: ведь у них действовали те же правила неприкосновенности надела.

Сегодня утром Банжасса, молодая жена наследника Сина Ликарина, пораньше куда-то сбежала. В принципе подоить коров и коз могла и служанка (семья была настолько благополучна, что имела служанку и слугу, а также раба и рабыню), это не столь благородная работа. Но свекровь Диртусса была крайне недовольна поведением молодой невестки. Она шпыняла служанку, слугу и раба так, что слуга даже пригрозил уйти. Конечно, старушку-рабыню Чимор, бывшую кормилицу своего свекра, она задеть даже словами не могла, но и, проходя мимо нее, тоже фыркала. Та смотрела на нее своим желтым узкоглазым лицом чистокровной шжи и ехидно улыбалась, все понимая и предвкушая моральную победу в скором будущем.

Когда ближе к завтраку Банжасса вернулась, свекровь, не говоря ни слова, стукнула ее палкой и стала костерить:

— Из-за тебя, лентяйка, завтрак как следует не готов! Хозяин и муж твой должны будут идти работать полуголодные! Служанка за тебя коров доила, пироги подгорели, рис еще не доварен!

Конечно, в основном в этом была виновата сама свекровь, которая вместо приготовления завтрака занималась руганью и поисками невестки, посмевшей без спросу куда-то отлучиться. И вдруг свекровь остолбенела. Невестка выпрямилась и внешне спокойно сказала:

— Мать мужа моего, придется тебе теперь грех замаливать. Завтра утром мы с мужем будем знакомить с участком мое чрево.

— Что же ты мне сразу не сказала? — обреченно промолвила Диртусса, палка у нее сама вывалилась из рук. Ударить беременную наследником невестку было тяжким грехом.

— А ты мне не дала ни слова вымолвить, — ехидно ответила Банжасса, уже успевшая возненавидеть свекровь.

Диртусса вдруг запричитала и заплакала:

— Доченька моя, счастье-то какое! Завтра я тебя переведу в большой дом к деду и бабке, носи нашего наследника и роди нам богатыря! А я сегодня же вечером пойду грех замаливать, и у внука моего прощения попрошу, как только вы его с землей познакомите.

Согласно обычаям, положение беременной невестки резко менялось: теперь обижать ее значило обижать будущего хозяина, ведь ребенок все чувствует и воспринимает с момента зажигания в нем души, еще в утробе матери. А, родив трех сыновей, она даже формально становилась равной своей свекрови, как полностью выполнившая свой долг жены. Правда, мужу теперь предстояло поститься: сношения с беременными (даже с рабынями) дозволялись в строго определенных случаях. Один из них должен был произойти завтра: муж брал свою жену на восходе солнца на земле своего участка, и при этом сообщал наследнику, что теперь он зачат не только отцом и матерью, но и их землей. После этого считалось, что сын (если это сын) будущий полноправный хозяин земли, а она, соответственно, его хозяйка. Такой же обряд повторялся при каждой беременности, пока не рождался второй сын. Для третьего он уже был необязателен.

Банжасса заметила, что у нее-то свекровь прощения просить не собирается, но не захотела ввязываться в дрязги, чтобы это не отразилось вредно на ее будущем сыне или дочери. А услышавший все это муж подхватил жену на руки и закружил ее по двору в своих могучих объятьях. Мужчины семьи Ликаринов силой отнюдь не были обделены. Они выглядели почти квадратными из-за невысокого роста, широких плечей и бедер, руки и ноги у них были большие и чуть кривоватые, что только увеличивало впечатление силы, волосы и глаза черные. В качестве оружия они использовали палицы.

— Син, дорогой, отпусти, совсем закружишь! — формально попросила невестка, которой все это нравилось.

— Закружу, и завтра утром зацелую до полусмерти, чтобы сын мой знал, как я тебя и его люблю! — закричал Син.

Любопытные соседи не имели права без спросу зайти во двор, но заборы отнюдь не были сплошными, они скорее были символической оградой территории и защитой от мародерства соседских кур и свиней. Все начали поздравлять Сина и Банжассу и желали им получить богатыря или в крайнем случае красавицу, которая привлекла бы прекрасного зятя в их семью.

— Богатырь будет! — закричал отец Сина, Крон. — В нашем роду никогда надел зятю не передавали.

Пир устраивать по такому поводу не было принято, но ведерко сладкого вина Крон выставил соседям. С сегодняшнего дня Банжасса официально становилась полноправной женой и матерью наследника, не говоря уже о многих других почестях и привилегиях беременным, принятым в старкском обществе.

Наутро муж с женой при первых проблесках зари отправилась на свой надел, где муж вчера любовно обработал делянку, помолились, а при первых лучах солнца сбросили одежды и крепко-крепко обняли друг друга на свежеобработанной земле, воскликнув:

— Земля, мы принесли тебе будущего хозяина, а ты, дитя наше, прими себе в душу свою землю!

В этой семье была своя собственная молитва для обряда представления земле. Ее создал Крон Старший, старший брат прапрадеда Сина, который в детстве неудачно упал, получил горб и ушел в монахи. Выучившись, он вернулся в родной дом, служил в часовне, помогал родным и слагал песни. В его честь назвали Крона, отца Сина. Эту молитву одобрили в Монастыре, и теперь, как и полагалось, муж с женой запели ее среди жарких объятий.

Гимн земле, солнцу и любви

Прими, земля, в объятья нас,

Как мы друг друга принимаем,

Кормилица, в восхода час

Тебе мы плод свой представляем.

(Мужчина):

Засеял поле я свое,

И семя добрый плод взрастило,

Засеял лоно я твое,

Оно дитя мне подарило.

Свети нам, солнышко, всегда,