Юрий Ижевчанин - Прелюдия: Империя

Тут произошел еще один эффектный эпизод. Толтисса решительно повернулась к Тору и поцеловала его на глазах у всех. А Тор, проинтерпретировав по-своему: "Носи наготу гордо", поднял ее на руки и тоже поцеловал. Толпа зааплодировала и еще раз закричала: "Император и Императрица любви!" А рабыня продолжала:

— И многие другие клеветнические слухи расцвечивала я своими выдумками. Еще более злило меня, что стала меня мучить желание мужского общества, чего я раньше не испытывала, но радости мне оно не доставляло. И ребенка я не рожала и не хотела. Еще бы немного, и пала бы я еще ниже, занявшись сатанинскими извращениями. На самом деле я была самой виновной среди всех, кто возводил поклепы на Мастера. Но, увидев меня, Мастер вспомнил свою вину передо мной, как он причинил мне боль. Я не считаю, что это была его вина. Это была моя вина и беда, но он винил себя. Он заступился за меня, и справедливый суд отнял у меня все права и приказал мне вечно служить ему в качестве позорной рабыни-наложницы. И имя дали мне подходящее той грязи, которой я была.

Толпа завороженно слушала. Редко так красноречиво кается грешник, и редко столь интересно слушать эту исповедь. Настроение толпы все больше склонялось в пользу рабыни.

— Но Любвеобильная подсказала мне, что очистить душу можно часто лишь через падение. Я полностью отреклась от предрассудков и пороков того жалкого общества, членом которого я была ранее. Я приняла наказание всей душой, и решила исполнять свое служение самым лучшим образом, как бы больно и страшно мне ни будет. Но тем самым я открыла свою душу хозяину, возжелала его всем сердцем и всем телом, как единственную свою дорогу к очищению и к спасению, и вместо боли Любвеобильная подарила мне величайшее наслаждение, так что я чуть не умерла от счастья. Если бы господин мой не поклялся, что не желает рабов от своего семени, я бы рожала ему детей с величайшей охотой. Когда у меня вновь пытаются появляться пороки моей прошлой жизни, мой господин своими строгими повелениями и наставлениями помогает мне от них избавиться. Я буду служить ему, как верная собака или лошадь! И я клянусь, что, если он умрет, я перестану принимать пищу и умру, недостойная рабыня, на его могиле как верная собака.

Ангтун упала ниц в экстазе покаяния. Патриарх довольно улыбался: сумели незапланированную ситуацию использовать самым лучшим образом, чтобы повлиять на нравственность народа и знати. Народ просто бесился от восхищения. Так прошло несколько минут. Дав возможность народу выплеснуть свои эмоции, патриарх вновь поднял руку.

— Падшая и кающаяся дочь моя Ангтун. Твое позорное имя останется у тебя на всю жизнь по приговору суда и в назидание всем. Но я вижу, что ты, если вновь не собьешься с пути служения и покаяния, можешь стать живым примером того, как самая ничтожная душа может очиститься, и как вознаграждается искреннее покаяние. Иди, служи, кайся. Покорно и с радостью принимай все испытания, которые принесет тебе твое покаянное служение. И, самое главное, больше не греши! Я разрешаю тебе поцеловать свою туфлю и благословляю тебя, кающаяся дочь моя. А вот клятву твою я не принимаю и запрещаю тебе даже думать об этом. Если такое случится, ты обязана преданно служить наследникам Мастера и молиться за лучшую участь для его души.

Приняв благословение и облобызав туфлю, рабыня встала.

— Ангтун, иди на место свое. Тут у нас еще маленькое дело, связанное со светским судом. Ангтун спустилась, и к ее разочарованию, с нее опять сразу же сняли полотнище. Но люди смотрели теперь на нее по-другому, и рабыня выбрала верный путь: она скромно потупила глаза и стала молиться.

К трибуне подошли шестеро стражников и секретарь светского городского суда. Он зачитал постановление:

— В суд Имперского города Киальса поступило донесение стражников Ука Иммитира и Лисса Арсильтора, которые сообщили о дебоше, устроенном Великим Мастером Тором в таверне "Императорский дельфин". Он обвиняется в том, что пытался совершить насилие над служанкой Лукриссой Актор и обесчестить ее, а затем избил заступившегося за нее слугу из той же таверны Силя Ассатита. Поскольку упомянутый Тор ныне находится под юрисдикцией Имперского Суда и Патриарха, Городской Суд постановил передать данное дело в Имперский Суд.

— Грешница Лукрисса, иди сюда, — ласково сказал Патриарх.

Служанка из таверны пошла в своем наспех зашитом платье на трибуну. Она выбрала самый худший способ действий, закричав:

— Не виновата я! Он сам меня поцеловал, а потом еще и выкинул, так как я отбивалась!

Толпа расхохоталась. Раздались выкрики типа: "Кто от кого отбивался?" "Тебя что, обесчестить можно?"

Патриарх строго сказал:

— Ведите себя достойно! Слуга Силь, что ты можешь сказать?

В отличие от служанки, слуга сразу понял, чем дело пахнет. Он слышал, что, когда имеешь дело с Имперским Судом, самое худшее — вести себя как в обычном суде, то есть врать и запираться напропалую.

— Ну хотел я этого лоха с периферии на золото развести, признаюсь. Эта шлюха не объяснила мне, с кем связываюсь.

— Ты что несешь, скотина? — заорала Лукрисса.

— Заткните рот женщине, — велел старший официал, и Лукриссе сунули кляп.

— Старший стражник Ук, что ты скажешь?

— Ну и мы того же хотели, — неожиданно для всех признался стражник. — Поэтому и не стали разбираться, в чем там дело. Эти люди свои, столичные, а кузнец — приезжий. Естественно, мы своим поверили.

— Прекрасно, что ты сказал правду, Ук. А теперь признайся, раньше вы так делали? В том числе и с Силем?

— Ну бывало изредка, — неохотно сказал Ук Иммитир.

— А ты что скажешь, стражник Лисс?

— А что мне добавить? Начальник все сказал.

— Высокий Суд, я приказываю вам срочно расследовать этот мелкий, но показательный, случай, пока я буду произносить проповедь, и представить мне приговор.

Официалы велели всем четырем замешанным в инциденте пройти под трибуну. Тор успел расслышать две реплики, которыми обменялись стражники:

— Ты что во всем признался?

— Дурак! Если уж попадешь в Имперский Суд, тут тебе никто не поможет, все от тебя отвернутся. А за ложь тебе достанется вдвойне.

Патриарх временно сошел с трибуны, удалившись подкрепить силы, и все тоже несколько расслабились. В толпе засновали продавцы напитков, все обсуждали происшедшее. Ходили разговорчики типа: "У него такое мощное тело, что он дрался в битве без брони и ни одной царапины не получил, а врагов перебил целую сотню", "А этой рабыне он, когда увидел, что та стесняется выносить горшок, велел выйти на двор, вылить горшок на себя саму и потом все помыть и самой помыться ледяной водой. И она покорно все сделала." "А на самом деле эта Ангтун ничего. Мне бы такую наложницу." "Эта шлюха трактирная пришла в комнату, где он своим достоинством наставлял рабыню на путь истинный, и стала прямо к ним в постель лезть. Вот он ее и выкинул". "Выдержать его может лишь та женщина, что его любит. Говорят, что Суд, чтобы проверить, правда ли он уродует рабынь своим членом, подложил к нему в постель всем известную Хулариссу, как самую большую б… среди гетер. Так и та, поскольку она лишь трахается, а никого не любит, не выдержала и сбежала." "Вырождается народ у нас, вот Победители и послали нам богатыря. А эта знать недоношенная решила его оклеветать. И говорят, самый главный на самом деле в этом доносе — их старквайский канцлер." "А король их, как сюда приехал, сразу ответил, что он не верит обвинениям по поводу Тора". Шло и много других разговорчиков. Тору и Толтиссе поднесли дорогого шоколада, а рабыне — простой укрепляющий напиток. Один раз один из судей вышел из-под трибуны, подошел к Ангтун, о чем-то ее спросил, записал ответ и ушел. Музыканты играли духовную музыку.