Юрий Ижевчанин - Прелюдия: Империя

Увидев несущихся на город восставших, горожане забили набат. Стражи на стенах не было и действительно за время мира горожане обленились и распустились, так что нападение застало врасплох. Видимо, они совершенно не думали, что крестьяне осмелятся атаковать провинциальный центр.

С городской стены ухнуло что-то и греческий огонь разорвался позади основной массы атакующих. А уже через пять минут часть стен оказалась занята, в том числе и та башня, с которой пытались стрелять огнем. Перетрусившая городская стража сама открыла ворота, но бандиты, мчавшиеся в первых рядах, их же в награду сразу перебили. В ворота помчались Ворон с его есаулами, кнутами и оружием заставляя пришлых бандюг отвлечься от грабежа первых попавшихся домов и мчаться на дворцы и цитадель.

Цитадель ждала с открытыми дверями, часть стражи была вырезана, а другая надела желтые повязки. Здесь Ворон поспел одним из первых и не дал убить своих людей, давно уже обосновавшихся в городе. Он завернул бандитов на грабеж дворцов и купцов, а затем раздал своим людям красные повязки и велел убивать всех остальных, кто не согласится перейти в их отряд и подчиниться дисциплине.

— Нельзя, чтобы эти подонки марали Желтое дело. Мы их использовали, а теперь нужно поставить в наши ряды тех, кто еще не совсем безнадежен, — пояснил Ворон.

Неясыть согласно кивнул.

Несколько часов в городе шла двойная резня. Урса от всего этого тошнило. Но ведь обычная армия имеет три дня на разграбление, а тут всего за полдня был восстановлен порядок. Так что он еще раз убедился: крестьяне лучше.

В город потянулись соседние крестьяне. Они входили в дома горожан и забирали все, что хотели. Ворон охранял лишь мастерские, но цеховых мастеров, наряду с аристократами, торговцами, гетерами и художниками, нищими, шлюхами и явно преступного вида типами загнали в цитадель, обобрав кого донага, а кого почти что. При малейшей попытке сопротивления, естественно, людей убивали.

Урс ездил по улицам погибающего города, наблюдая за порядком, если это можно было назвать так. И вдруг возле одного из домов аристократов он увидел лежащую, но еще живую, девушку. Она выбросилась из верхнего окна, и это спасло ее от насилия. А теперь она умирала с переломанным хребтом. Девушка даже не стонала и смотрела на него ненавидящими глазами.

Рядом с аристократкой валялся разбитый цветочный горшок с гладиолусами. Урса что-то подтолкнуло, он спешился, взял гладиолусы, положил девушке на грудь и погладил ее волосы. Она удивленно глянула на Урса, а есаул внимательнее рассмотрел ее. Писаной красавицей русоволосую невысокую худенькую девушку назвать было нельзя, но лицо у нее было чистое и симпатичное, и у Ревнивого Быка защемило сердце.

— Ты поступила достойно и умирай с честью. Я никому не позволю тебя обидеть, — сказал крестьянин.

И тут девушка заговорила.

— Ты не похож на твоих бандитов. Наверно, ты еще более страшный человек. Проповедник лжепророка, превращающий честных людей в зверей, и укротитель, ведущий за собой стаю хищников.

— Мы не звери. Мы поднялись, не в силах стерпеть несправедливости и неравенства и желаем лишь восстановить справедливость и равенство.

— И ради этого убиваете невинных, в том числе детей и стариков?

— Народ надо очистить. Мы лишь санитары.

— Вы презренные палачи. Вы не судите, как граждане, а тупо убиваете тех, кого осудили ваши вожди. А эти вожди вертят вами, и тобой тоже, атаман, как хотят.

— Я не атаман. Я старший есаул.

— Все равно. В тебе есть честность и доброта, но они уходят из тебя по каплям каждый день, пока ты с этими.

— А разве у вас, Высокородных, есть честность и доброта? Ты мне кажешься честной и доброй. Но ведь твоя семья тоже угнетала и убивала.

— Они не угнетали, а брали то, что положено. Они всегда жили честно и не вырождались. И они не убивали, а судили.

— Мой атаман никогда никого к мучительной смерти не присуждал! Даже вас, аристократов, он лишь вешал.

— В том-то и беда, что вы с атаманом заблудились и потерялись. Мне кажется, что тебя давно уже с пути сбивали, еще с детства.

Урс страшно обиделся за своего прадеда.

— Тот, кто рассказывал мне о справедливости и равенстве, самый честный и чистый человек, которого я знал! А мой предок, от которого все пошло, был поэт и певец лучше любого из ваших Высокородных Художников.

— Мне все труднее говорить. Ты, я вижу, потомок Певца Пророка. У меня есть грешное желание. Спой мне его песню о любви, а затем помоги мне уйти.

И Урс, чувствуя. как умирает его едва родившаяся любовь, неожиданно для себя запел другую песню предка.

Песня солдата

Война дорогами идет, и мы за ней шагаем.

Она нас кормит и ведет, а мы ей помогаем.

Воитель думает за нас, десятник направляет,

А если что не так пойдет, солдат не отвечает.

Когда пришел в деревню к нам вербовщик с кошелем,

Не думал ни минуты я, решил тотчас наняться.

Я бросил с легкою душой свой труд и жалкий дом,

Семье и девушке сказал: "Счастливо оставаться!"

Над полем веет славы стяг,

Для тех, кто доберется,

Но каждый твой неверный шаг

Могилой обернется.

Вино пред битвой браво пьем, что смелость навевает,

А после битвы брать пойдем, что враг нам оставляет.

Девица, зря осталась здесь, теперь нам девкой стала,

А ты, мужик, сочти за честь, что жизнь не убежала.

Награбив целый тюк добра, его мы вмиг пропьём,

Помянем тех, кто в битве пал, и сразу позабудем,

Остаток огненной воды мы в глотки шлюх вольём,

И все равно теперь для нас, что завтра сулят судьбы.

Над полем веет славы стяг,

Для тех, кто доберется,

Но каждый твой неверный шаг

Могилой обернется.

Проклятье навлекли на нас жестокость, блуд и наглость,

И в ад сойдем в недобрый час, всем демонам на радость.

Отец и мать забыли нас, никто не вспоминает,

Та, что невестою была, давно уж проклинает.

Живем до смерти, а она за каждым ждет углом,

В вине не радость мы найдем, а краткое забвенье,

И место, где твой труп лежит, теперь твой вечный дом,

Откуда улетит душа на страшное мученье.

Позора, а не славы, стяг

Над полем боя вьется.

В солдаты самый первый шаг

Проклятьем обернется.

Из уст девушки с трудом вырвались слова:

— Из… тебя… обман… стал… выходить.

Урс нежно сказал:

— А вот теперь я твое желание исполню. Молись за меня.

Потерянная любимая.

Среди толпы людей тебя лишь замечаю,

Улыбкою твоей я в один миг пленен,

Прости меня, любовь, я имени не знаю,

А если б даже знал, что было бы мне в нем?

Еще раз глянь в глаза, любовь моя нежданная,

Теперь и навсегда ты самая желанная,

Не думал, не гадал, что можно так попасться:

Не мыслю без тебя я хоть на миг остаться.