Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 5. Путь наверх

Горлом – хрип. Похоже, я тоже опьянела от силы. И не сказать, чтоб слабо.

- А больше и не надо. Какого Орфуса ты начал убивать?

- Я просто устал! Я бы не справился иначе!

- Придурок.

- Что?!

- Придурок, вот что. Если ещё раз вздумаешь такое сотворить, мне придётся, во исполнение старого обещания, тебя прикончить.

- Попробуй!

- Не стану пробовать. Прикончу, и всё. Ты вспомни, во что превратился! Вспомни!

Устэр опускает взгляд. Подбирает выпавшие из рук клинки, вымазанные в чужой крови…

И вновь роняет, и падает на четвереньки, корчась в жестоком приступе рвоты.

- Поделом, – резюмирую я. Обращаюсь к Хиргесу, а заодно к остальной публике. – Всё, концерт окончен. Пошли отсюда.

Интарийцы пятятся. Полковник, однако, остался на месте.

- Эльи, я требую объяснений.

Меня затрясло. Видимо, лицо у меня стало совсем нехорошее, потому что Хиргес побледнел, как те дагарцы, которых я недавно (недавно?!) пугала. Но всё-таки не отступил.

Это меня немного отрезвило.

Совсем чуть-чуть.

- Знаете, полковник, вам только что поднесли на блюде два небольших таких чуда. Две полностью сорванные контратаки. Вы просили уменьшить ваши потери? Мы с блистательным лорхом уменьшили их до нуля. Мы выворачиваемся наизнанку для вас. Мы УРОДУЕМ свои, прах побери, ДУШИ! А вы ещё требуете у нас отчёта?

- Но…

- Вы знаете, какую цену приходится платить за некоторые чудеса? Нет! Вы видите, как щёлкают пальцами, бормочут какую-то чушь, чертят дурацкие рисунки… оп! Чудо! А чудотворец – вон он, блюёт всухую, потому что всё не так просто, как кажется со стороны. – Я повернулась к помянутому чудотворцу. – Эй, Сильвезий! Когда закончишь и сможешь стоять более-менее прямо, отправишься на "Ночную птицу". И до самого конца операции чтоб с неё – ни ногой. Понял? Я запрещаю тебе приближаться к дагарцам ближе, чем на двести шагов.

- Эльи Эйрас, вы…

- А ты заткнись!

Хиргес сглотнул. Челюсти его словно склеились, позволяя разве что мычать.

- Ты хоть понимаешь, – подойдя вплотную, я почти шепчу, – что мой ученик, сорвавшись, может натворить больше бед, чем весь военно-воздушный флот, который он вам построил? Но мне он нужен в качестве человека, а не машины для убийств. И я сделаю всё, чтобы этот дурачок не шагнул за грань ещё раз. Даже если придётся провалить операцию. Даже если придётся призвать силы, которых я обычно избегаю, как Белого Огня. Даже если пол-Интарии рухнет в бездну!

Выдохнув, я обогнула стоящего столбом полковника и поплелась к окопам. Хотелось жрать и спать, хотелось так дико, что тёмная магия во мне бурлила почти как от боли.

- А если вы сами шагнёте за грань, эльи? Если сорвётся не Сильвезий, а вы?

Я обернулась.

- Молись, Хиргес. Молись, чтобы этого не случилось.

- А если случится?

Упорный… едва от принудительной немоты отошёл, как снова за своё.

Но ругаться не хочется. Да что там, ругаться просто страшно. Уж себе-то я могу признаться в этом. Чужая, выкачанная из Устэра сила бурлит внутри, как взбаламученное ударами игристое вино в слишком тесных мехах. Нешуточные усилия воли нужны просто для того, чтобы это "вино" не вышло наружу в одной из многообразных, но одинаково отвратительных форм. Пока я вызверяюсь на полковника, муть со дна души шепчет, подсказывая, что надо сделать с этим дурным упрямцем… цыть! Я сама решу, что и как делать! Сама!

Устала я. Прах побери! Могу я устать, как все нормальные люди?

Вообще-то нет у меня такого права. Но…

- Если сорвусь я, Хиргес, вы меня не остановите. Передай блистательному лорху, чтобы он не дурил и не пытался ничего предпринять сам. Он знает, к кому обратиться за помощью в… исключительных обстоятельствах.

"Но я не сорвусь", – хотела добавить я. И промолчала.

Мой отец с детства твердил: никогда и никому не обещай того, что вне твоей власти.

Ближе к вечеру пятого дня восьмого месяца года 1786 от К. И. (от В. О. Д. – 810), а от начала операции – первого, дагарцы предприняли ещё одну контратаку. Однако полевая артиллерия, а точнее, обслуга орудий оказалась бессильна против волн магического ужаса, наводимых костяным драконом. Убивать мне никого не пришлось, и слава богам.

После моего налёта на дагарских артиллеристов Восемнадцатому полку достались трофеи в виде пяти крупнокалиберных огнестрелов и двух артефактов-разрядников класса "Огненный молот". От артефактов, установленных на борту агорбальнов, эти разрядники изрядно отставали, но и с обычными ручными разрядниками имели мало общего. Достаточно сказать, что не всякий пехотный полк имел на вооружении хотя бы один "Огненный молот"; именно меткие выстрелы из таких разрядников повредили таннелерры Лесия, штурмовавшие форт Мертан. После того, как я за один присест доставила к укреплениям Восемнадцатого полка все пять больших огнестрелов с прилагающимися боеприпасами и тупорылые туши разрядников (а что? просто немного левитации…), полковник Хиргес начал обращаться со мной примерно так же, как… ну да: как бывалый сапёр с теми самыми боеприпасами.

Мне такое отношение не слишком нравилось, но приходилось терпеть.

"Ночная птица" барражировала над позициями дагарцев, держась чуть-чуть выше двухсот шагов от поверхности. Устэр начертил на верхней палубе своего судна Око Уныния, дополненное Иглой Отчаяния и Пеленой Упадка. Причём ухитрился многократно усилить действие этих мистических знаков за счёт ступенчатой проекции, питаемой цепями-накопителями таннелерры. Общий эффект всё равно был на порядок слабее, чем от воплей костяного дракона… зато отличался куда большей продолжительностью. Там, где пролетала "Птица", противник быстро впадал в апатию, постепенно переходящую в полный ступор. Даже беглого взгляда на "Птицу", брошенного издали, хватало, чтобы сами собой опускались руки и головы.

Моя чувствительность превосходила чувствительность обрабатываемых дагарцев. Я могла защищаться от мистического отчаяния, но оно пронзало даже меня.

Превосходное достижение. Устэр не обманул. Он действительно выучился таким вещам, которые я не освоила в должной степени.

Пока не освоила.

Утром второго дня с начала операции две роты Восемнадцатого полка покинули достроенные укрепления на правом берегу Минаэлы. Это могло бы показаться безумием любому кадровому военному. Потому что это действительно было безумием. Но дагарцы, сперва потерпевшие ряд необъяснимых поражений, а потом ещё испытавшие многократные пролёты "Ночной птицы", перестали быть противниками. Большинство принимало плен с овечьей покорностью, как избавление от мук неопределённости.

- Клянусь Светом! – пробормотал Хиргес, наблюдая бредущую мимо него цепочку сломленных людей во вражеской военной форме. – Было бы милосерднее убить их.