Наталья Бульба - И осталась только надежда

Она понимала, что говорить мы будем не о погоде (этот оборот я несколько раз слышал и от нее, и от Сашки), но я не хотел, чтобы она стала свидетелем того, каким именно образом я намеревался проверить самообладание этого мужчины. От него зависело достаточно многое, и я должен был увериться до конца, что он не отступит, узнав, с кем именно придется иметь дело.

Свой страх он не только умел держать в узде, но и использовал, как источник силы.

— Тебе неуютно?

Лера чуть напряглась в ожидании моего ответа, я же едва сдержал себя, чтобы не засмеяться вновь. В отличие от, как говорили здесь, своего тезки, на Земле я был впервые, правда, имел возможностью пользоваться памятью того Вилдора.

Но дело было даже не в этом. Мы, даймоны, трепетно относились к своему родному миру, пусть это и могло показаться странным. Однако это не являлось привязанностью, скорее, осознанием своих истоков, одним из начал нашей мощи. Адаптивность же, присущая нашей расе, помогала чувствовать себя комфортно в любых условиях.

В этом тоже было свое «но». Дариана, как первая, так и вторая, соответствовала нашим представлениям о красоте. У нас была склонность к дикой первозданности, необузданности, стихийности. Поэтому все, что мы строили, находилось либо в небе, либо под землей. То же немногое, что выносилось на поверхность, идеально вписывалось в окружающий пейзаж.

Прародительница веера оказалась нашей противоположность. Но, как говорила сама Лера, судить о том, насколько это правильно, я не собирался. Хотя мысль о том, что Земле нужен единый правитель у меня уже возникала, вызывая не сомнения — сожаление, что цель Яланира не позволяет мне отдать ему власть над людьми.

— Мне расценить это как заботу? — довольно точно воспроизвел я интонации, которая она уже использовала в нашем разговоре.

Ее усмешка показалась мне горькой:

— Наверное.

— Лера, — мне пришлось не только встать, но и перебраться к ней поближе. Когда я присел на край дивана, сжав ее ладонь своими, она вздрогнула и попыталась отстраниться. Но отметив вызов в моем взгляде, тревожно замерла в ожидании продолжения, — мне может потребоваться помощь, но лишь тогда, когда у меня нет возможности одновременно находиться в разных местах или кто-то может сделать это лучше меня. Я могу попросить совета, не потому, что сомневаюсь — мне интересно мнение тех, чьи способности я оцениваю достаточно высоко. Но вот забота… я в ней не нуждаюсь.

Ее спокойствие стало холодным.

— Да, я помню.

— Но это не значит, что мне это неприятно.

Я многое помнил о самом себе, по крайней мере, все, что касалось прошлого моего мира, оказалось мне уже доступно. Каждый день из последних двух тысяч лет, все проблемы, которые возникали передо мной, как перед айларом. И единственное, о чем я не знал, о своей личной жизни. Ничего, кроме того, что детей у меня нет.

Мгновение, когда я признался ей не в слабости, в том, что выделяю ее отношение ко мне из множества других, стало прозрением. Теперь я знал причину, по которой я был один.

Воспоминания нахлынули неукротимой стихией, сминая щиты самообладания, лишая дыхания, словно случившееся в тот год, когда Дариана признала мою власть над собой, произошло только сейчас.

Возможно, отголоски нахлынувшей на меня боли докатились до Леры несмотря на всю мою выдержку. Ее взгляд потемнел, она машинально попыталась выдернуть свою ладонь из моих, и я даже «увидел», как она продолжила движение, пытаясь забрать у меня часть прошлого….

Однажды уже сумел справиться с горечью потери, сумею справиться и сейчас.

— В то время, когда Яланир начал готовить базу на Земле, используя местные ресурсы, в разных странах этого мира начали организовываться группы. Они называют себя командами или спасителями. Создавались практически одновременно, ядром становились потенциальные маги Равновесия, чаще всего — женщины, или слабые видящие — все бывшие или нынешние военные, прошедшие через кровь и смерть. А вокруг сплачивались мужчины, способные адекватно вести себя в экстремальных ситуациях, имеющие опыт и навыки спасательных работ. Но никаких связей между ними, никакого стремления найти себе подобных. Так продолжалось несколько лет. Все изменилось два года тому назад.

Я продолжал держать ее руку, чувствовал ее тепло, ловил стук ее сердца. Ее волнение было для меня очевидным. Но вот что было его причиной?

— Два года тому назад твой старший сын умер на Дариане и воскрес на Земле.

— И началась новая игра. — Не столько подтвердил я ее слова, сколько перехватил инициативу разговора. — А две луны тому назад скрывающийся под ником Архангел Андрей Сизов начал поиски базы, которую увидел в своем видении, подключив к этому большинство из действующих групп, тем самым их сплотив.

Ночь уже давно опустилась на землю, а мы продолжали говорить. Но в каждую произнесенную мною фразу я добавлял слово-ключ, выплетая заклинание, которое ей не должно было быть знакомым. Все-таки две Дарианы с каждым столетием все дальше расходились, выбирая каждая свой путь.

Она заснула, когда мое восхищение ее стойкостью приблизилось к грани моего же терпения. А я все продолжал сидеть, не в силах отпустить ее ладонь.

Однажды я потерял ее и смирился с этим, готов ли я пережить это вновь? Или…

Только ли ради будущего своего мира я решил участвовать в этой авантюре?

Ни на один из этих двух вопросов ответить себе я не мог, этот слой памяти продолжал оставаться для меня недоступным. Да и не успел бы.

Появление в коттедже постороннего ощутил сразу, как только Сашка открыл портал.

Сашка?! Для многих он уже успел стать Александром. Только не для меня. Он был ее сыном. Он мог бы быть моим сыном.

Олеойор вошел в комнату без стука, здесь находилась его жена. Застыл на пороге, отметив, с какой осторожностью (нежностью?) я положил руку Леры поверх покрывала.

Поединок взглядов был коротким. Нам хватило одного мгновения, чтобы понять: ни один из нас не собирался отступить или сдаться.

Все, что скрывал за собой сон, обрушилось на меня в одно мгновение. Пониманием.

Я могла рыдать, сыпать проклятиями, да только это не могло ничего изменить. И испытанный мною ужас, когда глаза Туорана, которые я видела сквозь пелену боли, вспыхнули алым, а за его спиной раскрылись похожие на ажурное кружево мерцающие серебром крылья, навсегда останется со мной.

Отвращением к самой себе, когда мои губы потянулись к его, требуя поцелуя, а в ушах звучал тихий шепот: «Держись, малышка!» Осознанием, что та жизнь, в которой я верила в чудеса и любовь безвозвратно закончилась, оставив после себя только пепел сожаления. Диссонансом притягательности даймона и его чуждостью нам, людям. Безысходностью.