Наталья Игнатова - Рыцарь из преисподней

– Они тоже видят аждахов как людей?

– Они задолбали уже. Аждахи на них кидаются как на живых. К клеткам подпускать нельзя. Мервуд, ладно, ей старого барахла какого-нибудь подсунешь, часов, там, телефонов, магнитол, еще какой дряни, и все, считай, нет ее с парнями и не будет, пока они из этого взрыватель не соберут. А очкарика если принесет в стойбище, то хоть беги. Вот надо ему на аждахов посмотреть, и все тут. Говорит, если их настоящие имена назвать, то они умрут. И все ходит, имена выпытывает. А они бесятся, клетки ломают, успокаивай потом. Собачьего печенья не напасешься. Да и не дело это, когда аждахи на вампира кидаются. Что у них в башке, кто знает? Привыкнут, слушаться перестанут, дрессировщика покусают. Или и правда, Аман имена вызнает, они и помрут.

– Я не чокнутый, – сказал Артур задумчиво.

Марийка издала какой-то неопределенный звук, но воздержалась от развернутых комментариев.

Аман прав насчет имен, только он остальное понимает неправильно. Мало знать имена. Чтобы освободить аждахов, за них нужно молиться. Как за тех, кто оказался в Нижних Землях. Молитва никого не убивает, здесь Аман тоже ошибся, молитва возвращает к жизни, так или иначе, молитва может подарить покой. Что будет с телами аждахов, если кто-нибудь станет молиться за их души? Пока не попробуешь, не узнаешь. Молиться-то за них все равно нужно, даже у грешников в Нижних Землях должна быть надежда на спасение, на новую жизнь, а тем более у этих несчастных, чья вина только в том, что они не смогли защититься от вампиров.

– Пески не должны захватывать христиан.

– Да ну? – Бесто ухмыльнулся. – Правда, что ли?

– Их не получится переделать в аждахов, только время потратите и людей замучаете. А вот насчет Амана и Мервуд, и кто там еще есть из «чокнутых», можете не беспокоиться. Даже если они узнают имена, чтоб убить аждаха, этого недостаточно. Иначе я сегодня убил бы пятнадцать человек.

– Двадцать два, – сказала Марийка.

– А по ошметкам все двадцать пять, – добавил лишенный тактичности Бесто. – Так он правда людей не убивает? – Вопрос был адресован Марийке. – Вообще совсем? Даст себя зарезать, если что? Или, там, ограбить?

– Или в лоб засветит, так, что уши отвалятся, – отозвалась Марийка. – Последнее более вероятно. Он даже аждахам кости переломать умудрился. А если они как вампиры, то по их костям на лошади ездить можно. На подкованной. И ни фига им не будет.

– В этом и смысл. – Бесто был польщен, как будто сверхъестественную выносливость аждахов считал своей заслугой. – С христианами посмотрим как получится. Да и как их от остальных отличать? Крест-то любой нацепить может.

– Не любой крест вампиру глаза выжжет, – объяснил Артур миролюбиво. – Думаю, такой приметы будет достаточно.

Моартул злился. Повелитель Песков, хозяин Поместья, сила, у которой даже имени не было, только жуткое прозвище, злился, как мещанин, узнавший, что единственная дочь бросает Университет и выходит замуж за гитариста группы «Режь свиней электродрелью». Причем еще не определилась, выходит замуж по любви или из идейных соображений.

Это была не та злость, на волне которой Моартул насылал чуму на государства, вырезал под корень эльфийские поселки или затевал войны, изменяющие очертания материков. Когда находила та злость, он становился общительным, дружелюбным, даже веселым. О его чувстве юмора ходили легенды, которыми потом сотни лет матери пугали непослушных детей. В общем, та злость подходила к прозвищу Моартул идеально. А эта… Наэйр вообще не видел раньше отца таким.

Он мог бы порадоваться, что у него самого двое сыновей и ни одной дочери, если б только один из его детей не погиб, пытаясь убить Артура, а второй не канул в нети раньше, чем родился. По всему выходило, что из Моартула воспитатель все-таки лучше.

Сейчас на глазах у Наэйра рушились все принципы феминизма, которые Марийке удалось привнести в семейный уклад за, без малого, девятнадцать лет. Начала-то она рано, первое «я сама» заявила, когда ей еще и двух не было. И вот все идет прахом, отец грозится запереть в башне, выдать замуж, отдать в монастырь, услать в тварный мир… сам факт того, что, всегда логичный и последовательный, Моартул выдвигал взаимоисключающие угрозы, был до крайности удивителен. Все-таки женщины – особенные создания. Ты можешь знать их с рождения и все равно не будешь представлять, на что же они способны. И ведь Марийки даже дома нет, а какой эффект.

Впрочем, эффект отчасти как раз потому, что она не дома.

– И она не приедет, пока ты не пообещаешь безопасность и ей, и Артуру, – напомнил Наэйр отцу.

Он понимал, что рискует. Но это было так захватывающе! Сам-то никогда не умел так злиться, так по-человечески. Он и человеком никогда быть не умел.

А гнев отца рано или поздно улегся. Факты – штука такая, с ними надо либо мириться, либо менять, но менять факт Марийкиного замужества означало причинить вред и Марийке, и Артуру. Оставалось смириться. О том, чтоб навредить Марийке, отец, естественно, ни на миг не задумался, несмотря на все угрозы, а Артуру они обещали невмешательство. Моартул, кстати, всерьез раздумывал над тем, станет ли убийство мессии помехой распространению христианства или, наоборот, послужит катализатором. Он когда-то был ревностным христианином.

Наэйр убедил отца, что в любом случае это будет означать, что они нарушили обещание. И опять же, будь Артур мусульманином или еще каким монотеистом, не носящим креста, отец счел бы нарушение обещания благим делом. А так и тут не сложилось. Хоть и непонятно, какого толка, хоть и явно не православный, а все-таки христианин. Значит, хочешь не хочешь, а слово надо держать.

Со всех сторон Марийке повезло.

– Ну а ты? Провидец! – за отсутствием в пределах досягаемости любимой дочки, отец заметил наконец, что у него еще и сын есть. И вспомнил, что сын тоже не подарок. – Ты мне скажи, она хоть счастлива-то с ним будет? И не смей говорить, что ты не смотришь в будущее близких родственников, у тебя других вообще нет.

Наэйр не смотрел, это было правило, от которого он не собирался отступаться даже ради отца. Но об Артуре он знал достаточно. Артур был святым, то ли идеальным человеком, то ли законченным нелюдем, и счастливым с ним не мог быть никто. Он не понимал и не ценил жертв, ни одной, кроме той, единственной, которую принес людям Бог. Все другие подвиги, свершения, примеры самоотречения Артур воспринимал как должное, сам так жил и не находил свою жизнь чем-то особенным. Он пожертвовал Альбертом, отдал его на муки только потому, что не хотел согрешить. Пожертвовал пасынком Наэйра по той же самой причине. Пожертвовал, в конце концов, всем тварным миром… опять-таки ради спасения души, но в этот раз хотя бы не своей. Волка спасал, спасибо ему большое. Чтобы тот однажды вернулся и спас мир. Да все к тому идет, что некуда будет возвращаться.