Дэвид Уитли - Стражи полуночи

— Знаю, ты хочешь увидеть Лили, — заметила она. — Она была здесь сегодня утром, когда ты спал. А сейчас у нее назначена очень важная встреча. Как только мы узнали, что с тобой произошло, Лили сразу…

— Бенедикта, — перебил Марк, глядя в ее открытое приветливое лицо, — я хочу сказать… Я очень сожалею, что твоя сестра… Поверь, я не хотел…

— Конечно, не хотел, — подхватила Бенедикта. Рука ее, по-прежнему касавшаяся груди Марка, слегка напряглась. — Только безумец может хотеть смерти другого человека.

— Но я… — Разговор этот доставлял Марку мучение, но он чувствовал его необходимость. — Я мог бы…

Он беспомощно махнул рукой, не в состоянии подобрать подходящих слов. Бенедикта кивнула. Да, он мог сделать многое, но не сделал. Мог помочь ее сестре, но отказал ей в помощи. И теперь уже ничего не изменишь. Она понимала все это, но у нее не было желания осыпать его бессмысленными упреками. Лицо ее осветила грустная улыбка.

— Представляешь, мы с Лили поспорили, — сообщила она. — Я сказала, ты заговоришь о Глории, как только проснешься. А она утверждала, ты первым делом вспомнишь о мистере Снутворте. — Бенедикта пожала плечами. — Иногда Лили бывает очень сурова. Только всякому ясно, в глубине души она надеялась, что спор выиграю именно я. Можешь не сомневаться, Лили в тебя верит.

— Мне очень жаль, что я обманул ее доверие, — уставившись в низкий потолок камеры, пробормотал Марк. — Конечно, теперь от моих сожалений никакого проку. И все же…

Бенедикта молча завинтила пробку на бутылочке с бальзамом и спрятала ее в карман передника.

— Я не держу на тебя зла, — проронила она.

Марк резко сел, поморщившись от боли.

— Правда? — ушам своим не веря, переспросил он. — Но почему?

— Потому что зло разрушает отношения между людьми, — откликнулась Бенедикта, разглаживая складки передника. — Потому что ненависть бессильна что-либо исправить. Потому что я верю в твое раскаяние. — Она опустилась на колени рядом с ним и прошептала: — Тот, кто не умеет прощать, порождает лишь новую боль.

Марк в недоумении уставился на нее. Здесь, в мрачной тюремной камере, эта девочка, недавно потерявшая самого близкого человека, говорила о прощении. Марк уже открыл рот, собираясь сказать, что порой простить невозможно. Но выражение лица Бенедикты не оставляло сомнений в искренности ее слов. В ее золотисто-карих глазах притаилась печаль, но не было ни горечи, ни вражды, ни злобы.

— Тот, кто не умеет прощать, порождает лишь новую боль, — эхом повторил Марк и, к своему великому удивлению, ощутил, что слова исходят из глубин его души.

Бенедикта просияла улыбкой, и Марк невольно улыбнулся в ответ. В следующее мгновение он пробормотал, смущенно потупившись:

— Я… я очень признателен тебе за все, но ты больше не обязана приходить. И Лили тоже. Я знаю, у нее много дел…

— Если ты думаешь, что дела помешают ей навестить давнего друга, ты совсем ее не знаешь, — заявила Бенедикта, поднимаясь на ноги.

Марк кивнул. Он чувствовал, что судьба его неразрывно переплетена с судьбой Лили, и дорогам, по которым они идут, суждено постоянно пересекаться.

— Не представляю, как вам удалось меня найти, — пробормотал он. — Откуда вы узнали, что со мной случилось?

— Мы понятия не имели, что ты арестован, — сказала Бенедикта, прислонившись к прутьям решетки, за которой угадывалась тень тюремщика. — Выяснили это только три дня назад. Ты тогда был уже болен.

Бенедикта пересекла камеру и остановилась у окна, сквозь которое проникали лучи полуденного солнца.

— Нам помогло простое совпадение. Я пришла навестить друга, который здесь работает. И на лестнице столкнулась с мистером Снутвортом.

Бенедикта помолчала, теребя в пальцах край фартука.

— Не знаю, известно тебе или нет, но сегодня утром он женился на мисс Черубине. — Бенедикта сочувственно вздохнула, потом слегка улыбнулась. — Мистер Снутворт хотел, чтобы свадебные торжества организовал мой брат. Но Лод отказался наотрез, — с гордостью сообщила она. — Ты же знаешь, он не работает на кого попало.

Марк, сидевший спиной к двери, услыхал громкий скрежет и шарканье шагов. Он догадался, что в камеру вошел тюремщик, и, не поворачиваясь, злобно процедил:

— Не могли бы вы оставить нас в покое?

Ответа не последовало.

— Марк… — тихо сказала Бенедикта. — Это как раз тот друг, о котором я тебе рассказывала.

— Тюремщик? — недоверчиво переспросил Марк. — Но как среди твоих друзей мог оказаться тюремщик?

— В нашем Доме милосердия находят приют самые разные люди, Марк, — заметила Бенедикта, не сводя глаз с вошедшего. — Некоторым негде переночевать. Другим необходимы пища или медицинская помощь. Есть и такие, кому нужнее всего человеческое участие и внимание. Порой нам удается подыскать людям новую работу, и они перестают быть несостоятельными должниками. — Помолчав несколько секунд, Бенедикта заговорила вновь, осторожно подбирая каждое слово: — Этот человек прежде был рыбаком.

Марк почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Сердце его билось так громко, что заглушало все прочие звуки. Он судорожно пытался припомнить, как выглядит тюремщик. Но в коридоре всегда стоял полумрак, к тому же у Марка ни разу не возникло желания взглянуть в лицо своего стража.

Он медленно повернулся.

Теперь тюремщик был ярко освещен солнечными лучами, падающими из окна. За два года жизненные тяготы и испытания состарили его сильнее, чем это можно было ожидать. Тем не менее Марк узнал его, едва заглянув ему в глаза.

— Отец…

— Сын.

Марк встал, охваченный мучительным смущением. В детстве ему казалось, что отец высокого роста. Теперь выяснилось, что это не так.

— Ты… ты продал меня, — произнес Марк напряженным невыразительным голосом.

— Я надеялся, что ты выживешь. Доктор показался мне славным человеком. И он обещал о тебе заботиться, — тихо откликнулся отец. — Сам я едва таскал ноги и не сомневался, что в самом скором времени сыграю в ящик. Бросать тебя на произвол судьбы мне, сам понимаешь, не хотелось. А когда я увидел, как высоко ты взлетел… — Отец восхищенно всплеснул руками. — Я понял, что мне лучше держать рот на замке. Кому понравится, когда в его счастливую жизнь врывается какой-то старый бродяга?

Марк сделал шаг к отцу. Лицо его оставалось каменным, но в душе бушевала настоящая буря. Он не знал, что сказать. Не знал, как поступить.

До него донесся шелест платья. Бенедикта подбежала к ним, схватила одной рукой руку сына, другой — руку отца, мягко соединила их и отступила в сторону.

Марк сжал грубую, шершавую ладонь. Ощущать ее живое тепло было так приятно. Он сжимал руку отца крепче и крепче. Перед глазами у него все расплывалось из-за выступивших слез. А потом отец притянул его к себе.