Юлия Латынина - Сто полей

Розовый, тонкий, как девушка, секретарь скользнул к Даттаму и тихо зашептал ему что-то на ухо. До аравана долетело: «Требует, чтоб вы вышли… сию же минуту». Глаза Даттама бешено сузились, и он что-то прошипел секретарю. Тот испуганно сгинул.

Наместник Рехетта грузно заворочался в кресле, но так и не встал, а только выудил из рукава платочек и промокнул широкий лоб. Зеленые его глазки забегали по сторонам и наконец уперлись в жертвенник судье Бужве. Отдуваясь, Рехетта заговорил:

– Здесь много было сказано о выгоде и мало – о справедливости. Двенадцать лет назад мы поднялись, чтобы уничтожить слово «выгода». Я старый человек. Я скоро умру, и когда я предстану перед судьей Бужвой, он накажет меня, если я не успею сделать то, что начал двенадцать лет назад. Два месяца назад экзарх Харсома велел схватить моего секретаря. Харсома решил, что мой секретарь – шпион государыни Касии, что это он передал инспектору из столицы документы о моей якобы провокаторской роли в восстании. Харсома ошибался. Документы были переданы по моему приказу. Харсома думал устроиться так, чтобы каждый был злобен и корыстен, а государство процветало. Этого никогда не выйдет! По крайней мере, до тех пор, пока люди способны быть людьми, а значит – поступать бескорыстно, как велят законы Иршахчана и указы государыни Касии. Я – за то, чтобы примириться с законным правительством.

Рехетта умолк.

– Я – только бедный монах, – сказал настоятель-шакуник. – Не мое дело, – судить о законах ойкумены, мое дело судить о Небе и Храме. Голова храма – в Варнарайне, члены его – по всей империи. Нам жалуются отовсюду: в столичном храме Шакуника – стражники на постое, медные рудники Шукки – окружены войсками. Зачем мясо, если не на чем жарить, зачем товар, если негде продавать? Что мы будем делать с храмовыми мастерскими, если рынок империи для нас будет закрыт? Я – за то, чтобы примириться с законной государыней.

Арфарра был краток:

– Господин Баршарг! В справедливом государстве не должно быть трех родов преступников, как-то: взяточников, землевладельцев, и торговцев. Оставив в живых богачей, вы лишили себя уважения народа, попытавшись отделиться от империи, вы посягнули на целостность государства!

Араван Баршарг, скрестив руки, рассеянно глядел на стену, где над нефритовыми кустами и бирюзовыми полями вставало золотое солнце. От выпуклого ока Иршахчана ничего не могло укрыться. Если приглядеться, то было видно, как, забавно растянувшись и вверх ногами, желтые стражники проходят за спиной Баршарга в плоскую галерею наверху и неслышно натягивают арбалеты.

Араван перевел глаза на Даттама. Храмовый торговец сидел совершенно белый, и глаза его были безумны.

– Отзовите вашего сына из войска, – сказал Даттам, – и подайте просьбу об отставке. Вы избавите провинцию от ужасов войны, которую не выиграете.

Баршарг поглядел ему в глаза. Он вспомнил: ночью, пока он допрашивал чужеземца, приезжал человек в капюшоне, сказал: «От Даттама», просил встречи. Ему отказали. Баршарг понял: «Приезжал сам Даттам, и решил, что я не прощу ему смерти брата». Секретарь услужливо подоткнул ближе тушечницу, Баршарг взялся за протянутое перо и, сощурившись, глянул в золотой лик Иршахчана.

Двери распахнулись, и в залу вбежал человек в шелковой храмовой куртке.

– Господа члены совета! – громко закричал он.

Перевернутые арбалетчики растерялись и расплылись.

Баршарг вскочил на стол, оттолкнулся и прыгнул прямо в заколдованные цветы на витраже. Крашеное стекло со звоном посыпалось вниз, и Баршарг вывалился на широкий, устланный мрамором балкон. Ослепительно ударило в глаза солнце, заплескались шитые значки и знамена верного войска Баршарга, пальцы на мгновение пронзила острая боль от осколков стекла…

Внизу, в колодце двора, «парчовые куртки» повскакивали с мест, увидев своего командира. Баршарг перекинулся через узорную решетку, полетел вниз, цепляясь за виноградные плети, перекувырнулся и вскочил на ноги.

– Измена, – хрипло закричал Баршарг, подхватывая брошенный ему меч, – рубите членов совета!

Тут, однако, рогатая стрела с желтой полосой попала в спину, араван хотел крикнуть еще, подавился словами и упал ничком на мраморные плиты, прямо у подножия гигантского жертвенника государю с головой мангусты.

– Кто вас сюда пустил?! – орал Даттам.

Ванвейлен, кланяясь, ответил так:

– Мои товарищи схвачены по приказанию господина Баршарга и исчезли в его управе.

Даттам, не слыша ничего, глядел в разбитые витражи. Вдруг он встрепенулся:

– В его управе? Быстро, быстро.

И он поволок за собой из зала растерявшегося Ванвейлена. Тому показалось, будто торговец сошел с ума.

Есть сказка: когда злой Аш замыслил мятеж против Иршахчана в Небесной Управе, он наделал деревянных кукол, привязал их к нитям из солнечных лучей и намотал нити на свои пальцы. Все чиновники управы перепугались, увидев воинов, но тут молния испепелила Аша, золотое кольцо упало на землю, и деревянные куклы праздно замерли.

Араван Баршарг лежал ничком на каменных плитах, и его стражники застыли, как деревянные куклы.

Господин Арфарра шагнул вниз со ступеней управы.

– Араван Баршарг, – сказал он, – отрешен от должности десять дней назад. Указом государыни Касии я назначен на его место. Слава законному государю!

Молодой сотник выскочил вперед: коротким движением выбросил меч из ножен.

– Слава законному государю! Слава государыне Касии! – закричал он. Желтые куртки подхватили крик: сначала неуверенно, потом стройнее и стройнее. Солнце выскочило из-за туч, золотые нити лучей оплели мраморную статую Иршахчана. Золотое кольцо вернулось к законному владельцу.

Арфарра махнул рукой молодому сотнику и взбежал вместо с ним в главную залу. Ванвейлена в ней уже не было.

– Где чужеземец? – закричал Арфарра.

Секретарь наместника Рехетты вынырнул откуда-то слева:

– Он явился, видите ли, с жалобой, что преступник Баршарг арестовал товарищей, увидел, что произошло, и побежал в араванову управу.

– Слышали? – повернулся араван Арфарра к молодому сотнику. Догнать и арестовать.

Сотник сказал несмело:

– Мне неизвестно, кто такие эти чужеземцы, но…

– Зато мне известно, – перебил Арфарра.

Секретарь Рехетты плотоядно сощурился.

Сотник бросился из зала. Это был его миг. Первый приказ нового аравана: завтра он будет темником, послезавтра – начальником стражи…

Бредшо отставил тушечницу и стал править написанное. В коридоре послышались шаги, заверещали запоры. Бредшо откинулся, улыбаясь, к стене. На пороге возник взъерошенный Ванвейлен. Он молча подхватил исписанные Бредшо листки, глянул в них, сунул себе в карман и так же молча, осклабясь, ударил Бредшо по щеке. Бредшо вскочил.