Кирилл Манаков - Эдем 21

Они вернулись в лагерь. Пришедшие с охоты пустынники разделывали оленя, в котле, уже повешенном на треножнике над костром, уже закипала вода. Весь лагерь представлял собой десяток палаток, поставленных по линии, покрытых выделанными шкурами, по качеству значительно превосходящих одежду пустынников. Рядом с палатками располагался импровизированный плац, насыпанный за несколько часов трудолюбивыми пустынниками из мелкого щебня, собранного у подножья утеса. Пустынники были храбрыми воинами, но понятия не имели о дисциплине. Учитель был для них божеством, когда он говорил с ними, они впадали в состояние ступора. Поэтому оперативное управление Сабиру пришлось взять на себя. Эти три дня он спал не больше часа. Он разбил сотню пустынников на десятки, назначил старших по десяткам и командира сотни — самого на его взгляд толкового и авторитетного среди этих диковатых людей. И загрузил их работой — организовал систему караулов, вдолбил в голову десятников правила построения и правила передвижения по плацу. И эти ребята оказались неожиданно сообразительными — маневры десятков, сопровождаемые рыком командиров, оказались вполне осмысленными. Вообще, из этой публики за пару месяцев можно сделать неплохое подобие организованной армии. Другой вопрос, что обучение сотни и обучение десятка тысяч солдат — это, как понимаете, совсем разные вещи. И неизвестно, есть ли у них этот месяц. Но в любом случае, необходимо подготовить программу тренировок. А ведь при этом нужно тренироваться самому, и не забывать о делах в Москве.

Сабир сбросил одежду и с разбегу нырнул в холодную воду голубого прозрачного озера, на берегу которого и расположился лагерь. Маленькие пузырьки вскипели на коже, тысячей иголочек впиваясь в разгоряченное тренировкой тело. Он плыл под водой с открытыми глазами, пока в легких хватало воздуха, замечая шарахающихся в стороны больших радужных рыб. Мощным гребком он вылетел на поверхность и поплыл к берегу. Выйдя из озера, он обтерся сухим жестким полотенцем, покрасневшая кожа горела, как от ожога, зато накопившаяся с утра усталость осталась там, в прозрачной глубине.

Учитель с видимым интересом следил за ним.

— Я никогда не понимал такие добровольные экзекуции. Нет, если есть необходимость, другое дело, а так… Да еще получать удовольствие. Даже завидую.

— А вы попробуйте, — ответил Сабир, продолжая обтираться, — чувствую себя как новорожденный.

— Попробую, — рассмеялся Учитель.

Они простились, пожав друг другу руки, и Сабир шагнул в возникшее перед ним клубящееся, похожее на живое существо, облако непрозрачного белого тумана…

…сделал шаг сквозь молочную взвесь, на мгновение почувствовав исчезновение опоры под ногами, и, следующим шагом, вышел в своей плотно занавешенной спальне. Оглянулся. Туман, извиваясь, истаивал в воздухе.

Сабир не чувствовал себя предателем. Он тогда, в девяностом году вручил свою жизнь Тихорецкому. Поверил. Поверил в то, что среди монстров, выросших в проклятой богом системе, монстров, отнявших у него семью, остались люди, не забывшие слова про долг, честь, и помнящие, черт побери, слова присяги. И что именно он, Сабир остается последним, кто стоит между вырвавшимися из клеток чудовищами и беззащитными людьми. И у него не было причин усомниться в правильности своего выбора.

Вот только теперь Сабир прекрасно понимал, что Учитель мимоходом завербовал его. Купил, как тогда Тихорецкий. Предательство ли это? Его это совершенно не волновало. Он не чувствовал вины. У Тихорецкого и Учителя один общий враг — Орден. Прекрасно, значит мы — вместе. Он был уверен, что придет время, и Тихорецкому будет позволено узнать все. Придет время.

Телефонный звонок прервал его мысли. Он поднес трубку к уху.

— Рахимов.

Звонил Тихорецкий.

— Сабир, сбор в восемнадцать двадцать на Объекте-два.

Генерал положил трубку.

Сабир посмотрел на часы. Половина пятого. В Эдем он ушел около трех. Там он пробыл почти трое суток, а здесь прошло полтора часа. Очередной каприз Предтеч? Прошлый раз на Земле и в Эдеме прошло одинаковое время. Учитель говорил, что бывает и наоборот — иногда время течет быстрее на Земле. В любом случае, его усилия по выбиванию из Тихомирова трех дней отгулов в самый разгар операции оказались напрасными. А генерал, между прочим, хорош! Только вчера, после получасовой баталии, дал трое суток отпуска, а сегодня уже отзывает. Так что, временная аномалия оказалась очень кстати.

Сабир вышел на улицу. Несколько секунд постоял у подъезда, закрыв глаза. Улыбнулся. Слежки не было. Тихорецкий понял бессмысленность попыток его контролировать, по крайней мере, так открыто.

До Объекта-два — конспиративной квартиры на Павелецкой он долетел за полчаса. Два года назад Тихорецкий выбил для него рабочую лошадку — маленький "Опелек", под капотом которого скрывался зверь — трехсотсильное чудовище, плод работы ребят из отдела технической поддержки.

На месте его ждали Тихорецкий, Штильман и незнакомый офицер, представившийся Борисовым. Сабир про себя подумал, что он такой же Борисов, как я Куросава. Но протянутую руку пожал и назвался. Про себя отметил, на шее "Борисова" поверх рубашки демонстративно висел черный амулет.

— Прошу, товарищи! — решительно объявил Тихорецкий. — Сообщаю вам о начале подготовки операции по захвату основных фигурантов операции "Терминал".

— Господа, господа, рассаживайтесь, пожалуйста, — Крохин, потеряв свою серьезность, суетился вокруг невозмутимого Сергея.

Сергей час назад с равнодушным видом положил ему на стол документ на двух страницах. Когда таинственный Евгений Евгеньевич нашел возможность оторвать свой взор от передовицы в "Коммерсанте" и просмотреть его, то не смог скрыть дрожь в руках. Он даже просмотрел подписи на просвет, словно рассматривая водяные знаки. Еще бы. Полтора года они пытались получить согласование правительства, и все как головой в бетонную стенку, а тут — всего месяц работы. А комбинация была действительно хороша. Всего делов-то, понять, что нужно вице-премьеру. Нет, что вы, не лично в карман, не тот уровень. Что нужно бизнесу, который тот курирует — модное слово, означающее: холит, лелеет, присматривает, и, разумеется, стрижет. А поняв, подготовить свое убойное предложение, попутно, конечно, умастив несколько рядовых, но важных, исполнителей. Благо бюджет на такое умащение Крохин выделял исправно. Но это были сущие копейки по сравнению с тем, что было истрачено за эти полтора года.

Но потом Евгений Евгеньевич в грязь лицом не ударил. Возникший, как джинн из бутылки Швец в неизменных ботинках на толстой подошве, был отправлен на директорском "Майбахе" за шампанским и закуской с твердым указанием в расходах не стесняться. Что было выполнено со всей серьезностью, и через час на столе красовались дюжина бутылок сверхдорогого "Кристалла" в окружении корзиночек с икрой, фуа-гра, какого-то специального хлеба, доставляемого из Парижа чуть ли не на истребителе, и прочих разносолов, названия и происхождения которых Сергей не знал. Впрочем, самого его больше всего порадовали жирные устрицы, слезящиеся морской водой на блюде со льдом.