Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

Вот возчики и сговорились: и корабли, и цены оставить прежними. А если сиде нужно дешевле за тонну и больше тонн, чем могут поднять все барки, что ходят по Туи — ее беда. Теперь вышло — не только ее!

Вот и Кер–Мирддин! Все, кто не занят работой — наверху, высматривают знакомых и родных. Корабль ползет медленно, слух должен был опередить махину. Немайн и Эйра своих уже увидели, ладошками машут. Эмилий улыбается… значит, его воительница тоже пришла. Только как угадать в цветастой, машущей руками толпе встречающих — которая. Однорукую еще можно приметить, так у этой рука всего лишь сохнет. Интересно, будет ли она считать такой размен — руку на мужа — горем или удачей?

Анастасия отвернулась, чтобы не смотреть на римлянина. Решено — чужой, значит, чужой. Базилиссы не волчицы, добычу из чужого рта не рвут. Даже сестра… хотя зверь, что сидит в навершии ее штандарта, не брезгует ни отобранным, ни недоеденным. Зато, говорят, походкой на нее похож!

Сама Августина — нет, уже Немайн! — уши торчком, привстала на цыпочки — вперилась в берег. Кричит–поет:

— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!

Сердце кольнула зависть. У сестры еще кто–то на свете есть, Анастасии же Немайн — свет в окошке. На радость ее смотреть больно, и за боль эту стыдно. Что ж, можно не смотреть. Найти для глаз иное зрелище, чуть приевшееся, но по–прежнему интересное. На то, как работают другие люди, смотреть можно вечно!

Перед носом корабля крутятся лодки — не очень большие. Вот одна подошла к борту, сверху спустили якорь. За якорем тянется канат, толще чем в руку. Все, лодка торопится вперед — сколько бечевы хватит. Завозит якорь. Ударили весла… Страшно подумать, как маленькая блестящая штуковина удержит огромный корабль. Да, греки умеют строить большие корабли. В любой из зерновозов, что заходят в гавань Родоса, влезет три–четыре расшивы! Но уже военного корабля больших размеров не назовешь. Главное — на тех кораблях служат сотни людей. А здесь… три лодки, на каждую три смены. Три смены к вороту–кабестану. Капитан. И, конечно, машинная ведьма с подручными. Если говорить по–гречески — механики!

Якорь упал в воду. Над кораблем, носящим странное название «расшива», прозвучало:

— Носовые колеса — СТОП!

Колеса, которые вращает речная вода, с недовольным скрипом останавливаются. Останавливается барабан, на который наматывается бечева, подтягивающая корабль вверх по течению. Корабль тоже приостанавливается.

— Средние колеса — ХОД!

Колеса начинают крутиться. Первые обороты даются легко, но вот только что заведенная бечева натягивается стрункой. Корабль вздрагивает… и начинает новое движение вперед. Ровно до тех пор, пока не поравняется с тем якорем, который завезли раньше. Снова остановка. Команда:

— Носовой якорь — поднять!

Люди налегают на кабестан. Оборот за оборотом — и вот острая стальная игрушка, больше похожая на оружие великана, чем на якорь, пойманной на крючок рыбой повисла возле борта. Ненадолго. К борту опять подходит лодка — за носовым якорем. Забирает. А вода вновь крутит колеса, наматывается бечева на барабан. Двое суток нелегкого труда — и экипаж, числом не больший, чем на обычной гребной барке, поднял вверх по реке груз, который не утащить и полусотне местных суденышек.

Анастасия оглядывается на сестру, что размахивает руками и радостно вопит. Недостойно императрицы? Какая ей разница! Ее империя у нее под ногами. Отобрали одну — построит новую!

Для такого корабля и причала не нашлось. Так расшива и встала — завела все четыре якоря, три рабочих и запасной, вцепилась в дно речное, замерла напротив низкого берега. Дальше — лодки, и для людей, и для грузов. Сначала — личные вещи пассажиров, потом — товар. И тот, что в республике сделан, и тот, что из Африки привезли. Выйдет — как меньшая ярмарка. Даже хорошо, что до настоящей недолго осталось — многим уже невтерпеж, а тут на прилавках появятся новые яркие ткани,

Все, чего в Кер–Сиди много и что идет задешево, здесь можно сбыть по выгодной цене. Например, африканскую пшеничку. В столице Диведа наверняка распробуют «гербовый» хлеб, пышную белую буханку со знаком циркуля на поджаристой корочке. Впрочем, здесь циркуля не будет, его заменит вздыбленный медведь Диведа — если керамические формочки для теста не разобьют при выгрузке.

Меркантильным мыслям недолго держаться в рыжей голове — в Немайн врезается вопль:

— Майни!!!

А вслед за ним и младшая из старших сестер. Сиан. Ух, как выросла! И в носу щиплет…

— Майни, ты чего плачешь?

— От радости…

И от эффекта обнимок заодно. Впрочем, самый сладкий рев впереди. У Немайн еще три сестры, и если с Туллой можно вежливо потереться щеками, с Эйлет и Гвен этот номер не пройдет. Все, до утра нет ни базилиссы, ни богини, ни хранительницы. Никого нет. Только счастье…

И цепляющий спину горький взгляд. Анастасия! Разглядывает Глэдис. Шепчет:

— Не похожа…

Ну да. В глубине души, наверное, надеялась увидеть маму. Свою, базилиссу Мартину, пусть покалеченную почти до неузнаваемости. Надо что–то ей сказать… А что? Улучить мгновенье, подобраться, шепнуть:

— У тебя есть я! А еще постарайся выспаться. С утра нужно к королю Гулидиену, иначе обидим. А вот до него — к тому, кто важней короля, весточку я уже отправила… Так что и встать до утра придется!

Пусть гадает. Пусть помогает разобраться с грузом — хлопот хватит до вечера. Потом, за столом, она распробует стряпню Гвен… в Жилой повара хорошие, но не настолько. Понаслаждается вниманием — в узком кругу. Шестерых разом она переносит уже легко. Расскажет, как правильней распорядиться африканским шелком… А потом будет предутренняя тьма, распахнутое — снаружи — окно. Немайн, помогающая одеться, по очереди поторапливает и шикает. Почти побег. Для девушки, недополучившей четыре года детства — самое то!

Черное небо без звезд. Луна с вечера была — закатилась. Все, что направляет в темноте — горячая ладонь сестры. Августина — нет, теперь Немайн — шагает медленно, словно ощупью, но уверенно. На взволнованный шепот ответила:

— Я дорогу помню. Боюсь споткнуться или врезаться. Вдруг на пути что–нибудь положили?

Остается верить. Глаза понемногу привыкают к темноте, но не видят ничего, кроме смутных теней, которые днем превратятся в деревья и дома предместья.

Потом — косогор под ногами, сбившиеся полукругом острые колья, выхваченная рыжим факелом из тьмы каменная кладка. Ворота город ночью не откроет, но калитка для вылазок всегда готова принять человека, знающего верное слово.

Гулкие шаги, ведущая со стен лестница…

— Хорошо, — говорит сестра и повторяет: — Хорошо, что в этом городе я — своя. Хотя и строю новый…