Наталья Колпакова - Бегущие по мирам

– Ты чего делаешь? – зачем-то спросил Ванька не своим голосом.

– Не видишь, овладеваю знаниями, – ответил, тоже не своим голосом, то ли брат, то ли вовсе посторонний мальчик.

Ванька медленно-медленно прикрыл дверь. В темном коридоре он почему-то чувствовал себя спокойнее.

День кошмаров только начинался.

Проходя по улицам, где шумели, толкались, неслись куда-то пестрые люди и машины, Один размышлял, что даже этот убогий мир вовсе не безнадежен. Конечно, порядка в нем нет совершенно. Но это и к лучшему. Делать свое всегда лучше, чем исправлять чужие ошибки, а в том, что навести порядок может только он, Один ни на миг не сомневался. Он вообще никогда не сомневался. Главное, в этом мире не было той отвратительной неугомонной, бессмысленной силы, от которой все расползалось, менялось, перерождалось – словом, портилось. Здешние люди и вещи, хоть и были всего лишь заготовками настоящих людей и вещей, но заготовками качественными, чистыми, не испорченными примесью подлинного Хаоса. Так, неорганизованность, не более!

То есть пока не испорченными. Мерзкий Всё, гадящий повсюду, где прошел, уже находился здесь, в этом нетронутом мире. Он шлялся здесь, потому что исхитрился сбежать из-под надзора Одного. Но вины Одного в этом не было! Кто бы на его месте не отвлекся? Тот человечишко со своей игрой... Куда все-таки девался шарик? Почему всякий раз оказывался не там, где ему положено было находиться? Необъяснимо, невозможно, неправильно! Словом, Один знал, что не виноват. Он вообще всегда все знал.

Он пружинисто шагал по улицам, подпорченным разгильдяйством здешних дикарей, и высматривал, выцеливал следы порчи совсем другого масштаба – не случайной, а злонамеренной, глубокой, поражающей самую суть вещей. Он проходил парк насквозь, оставляя за собой аллею обмерших, неподвижных даже на ветру деревьев с симметричными ветвями и листьями один к одному, восхитительного серо-стального цвета. Листья стояли не шевелясь, словно кристаллы выросли на ветках, обмакнутых в мертвую воду. И таджикский дворник в костюме киношного аксакала – черном халате до пят, с пыльной позолотой, с лицом, правда, не таджикским, а впрочем, кто их, черных, разберет – потерянно застывал с граблями в неловких руках, глядя сквозь пустой уже коридор вслед чему-то, некогда очень важному для кого-то, кем он когда-то был.

Спасаясь от телефонного звонка, Тиралд зарылся в подушку. Трель ввинтилась в другое, беззащитное ухо. Натянутое на голову одеяло приглушило звук, но в бок ему ткнул острый локоть жены.

– Ответь. И пошли подальше, – не открывая глаз, приказала жена.

Тиралд покорно сполз с кровати. Телефон разрывался. И он разрывался тоже: трубку следовало снять поскорее, чтобы не разозлить принцессу, но впопыхах он рисковал споткнуться о хлам на полу и свернуть себе шею.

– Алло?

Интонация у Тиралда была просительная, будто не звонившему, а ему самому что-то было нужно от этого несвоевременного телефонного звонка.

– Здравствуй, Сережа. Снежану можно? – ударил в ухо бодрый женский голос.

– Не знаю... – растерялся Тиралд.

Он без конца терялся, когда дело касалось принцессы. Плотно закрыв ладонью микрофон трубки, Тиралд просунул голову в дверь спальни и пропел:

– Принцессочка, тебя!

– Кого там разбирает? – донеслось из-под одеяла.

– Анна Викторовна.

– Сучка старая.

– Снежечка, мы ей денег должны!

Тиралд в ужасе покосился на трубку, стиснутую в руке.

– Скажи старухе, что я... – Скрип кровати заглушил остальное.

– Она вам позже перезвонит!

Тиралд поспешно нажал отбой. Огляделся, куда бы присесть, но некуда было. Даже на табуретке высилось сложное сооружение из детских вещичек, фломастеров и журналов, увенчанное закопченной кастрюлькой. Мелькнула было мысль прокрасться обратно в супружескую постель, но Тиралд мысль отогнал как бесперспективную. Супруга, конечно, уже освоила всю немаленькую кровать, очень у нее это ловко выходило. Вытянется по диагонали, руки-ноги раскидает, и все, даже с краешку не притулишься. Чем сдвинуть, легче навозную кучу перекидать – вони столько же, зато без последствий. Принцесса у него была мастер демонстрировать причинно-следственные связи, без последствий не обходилось ни одно действие, чем-то ей неугодное. Принцесса сук.

Чтобы окончательно проснуться, Тиралд побрел в ванную, попутно нажав ногой кнопку стоявшего на полу чайника. Плеснул в чашку свежей, вчерашней, заварки, долил кипятком, но сделать успел лишь пару глотков. Из спальни в гостиную выполз малыш, повертел головой и уверенно направился к родителю, прокладывая себе путь среди разбросанных всюду игрушек и кроссовок, белья и обломков мебели, составленных на пол тарелок, вылизанных дочиста еще третьего дня.

– Пуська, проснулся... Ну иди сюда.

Тиралд с покорной улыбкой наклонился к ребенку. Сдвинув в угол дивана кучу хлама, завалился в другой угол, пристроил сына под бок и прикрыл глаза, мечтая доспать.

Целых две минуты Пуська честно пытался себя развлекать. Потеребил покрывало, полазал туда-сюда через отцовское туловище, посопел, погрыз что-то найденное тут же. Потом раздался тяжелый звук удара, и Тиралд в ужасе подскочил. Пуська уже был внизу, падение не испортило его настроения и не заставило переменить планы. Упорно, как маленький розовый танк, он двигался в сторону кухни.

– Мама! – требовательно раздалось от двери.

– Я не мама, я папа, – поднимаясь, вздохнул Тиралд, в свидетельстве о рождении сына заявленный как Сергей Георгиевич Соболев.

Впрочем, Сергеем Георгиевичем ему за тридцать два прожитых года побыть почти и не довелось. Всю сознательную жизнь проходил в Тиралдах. Так звала его и жена, когда-то тоже состоявшая в историко-ролевом клубе. С тех пор она успела переменить мнение о прекрасных одухотворенных юношах в плащах, прониклась презрением к собственному эльфийскому прошлому, кстати, и мясом обросла, но спутника жизни упорно продолжала кликать по-старому. В ее устах гордое имя почему-то звучало собачьей кличкой. Себя она, тоже по старой памяти, позволяла звать принцессой, это почему-то не оскорбляло ее новой феминистической природы, от Тиралда же требовала собачьей преданности, услужливости и незлобивости. И как это его угораздило? Мало, что ли, девчонок было в клубе?

– Пуська, не тащи каку в рот!

Тиралд кинулся в кухню оттаскивать отпрыска от мусорного ведра. Предстояло еще изыскать какое-то пропитание, хотя бы ребенку, да так, чтобы не объесть принцессу.

Несколькими часами позже Снежана в прескверном настроении вылезла из машины у «Макдоналдса». Она только что посетила семинар для деловых мужчин и выродков, пока еще не ставших деловыми мужчинами, но желающих стать. На семинар пускали и женщин – непонятно почему. То ли разрядить обстановку в толпе конкурентных самцов, то ли в порядке женского ликбеза, чтобы умели бабы-дуры выбрать породистого мужчину и правильно за ним ухаживали. А может, руководителю семинара они, бабы-дуры, просто нравились – ну чисто визуально. После таких мероприятий у Снежаны всегда портилось настроение. Разнежившись в атмосфере конкурентной самцовости, она выходила к своей дряхлой «копейке», а в голове еще крутились цифры месячного дохода чужих правильных мужиков. Вот бы ей такого мужика! Уж она бы нашла применение его талантам, уж он бы у нее – ух, по струнке бы ходил! А ее, красавицу Снежану, возвышенное, тонко организованное существо, носил бы на крепких мужских руках. Квартиру бы купил большую. Домработницу нанял. Ну не выносит она всего этого – швабры, тазы, поварешки! И никаких младенцев, ползающих по грязному полу. Она яростно хлопнула дверцей, заперла на ключ, как последняя нищенка. Когда же сыщутся деньги на центральный замок? Тоже мне муж, на такую малость заработать не может.