Наталья Колпакова - Бегущие по мирам

За лестничными окнами промелькнул ее силуэт. Макар, следя за ним, поднял взгляд выше и вдруг увидел, что со стороны двора дом тоже увенчан фронтоном, и в этом фронтоне тоже есть круглое окно, только не затянутое бельмом пыльного стекла, а распахнутое настежь. Оно темнело таинственно и приманчиво, как око реки, открывшееся в проруби, и в его прохладную мглу без плеска ныряли голуби. Макар почувствовал, угадал, что там, за оконцем, скрывается чудесная тайна, небывалая тайна, и понял также, что непременно должна она быть веселой. Но не успел еще задуматься о природе этой тайны и заключенной в ней радости, как девочка возникла в дверном проеме и выступила на крыльцо. Она вышагивала торжественно и напряженно, а рядом с ней двигалось, переливалось, взблескивало чешуями в шерсти невероятное существо. Ростом почти с маленькую свою хозяйку, оно напоминало собаку – то больше, то меньше, потому что беспрестанно редактировало детали своего облика, – и передвигалось на четырех вроде бы лапах (а впрочем, черт его знает). У него были влажные черные глаза под дугами серебряной шерсти, большая мечтательная пасть с огромными зубами и застенчивые манеры.

– Мудрая женщина мирит врагов, – в забытьи прошептала Алёна.

Они с Макаром как зачарованные приблизились к качелям. Мальчик лишь скользнул по ним взглядом, шепнул:

– У меня будет собака, – и вновь устремил яркие, промытые слезами глаза на девочку и чудо.

Даша подошла, деловито сунула ему в руки веревочный поводок (она очень старалась быть взрослой, великодушной и не плакать).

– Вот. Он хороший.

– Я знаю.

– Только глупый и несчастный.

– Я знаю.

– Его зовут...

– Я знаю. Всё.

– А... Я думала, Пух.

Даша дернула головой, стряхивая слезы, и бодро затараторила:

– Но это ничего! Он ведь знаешь отчего был несчастный? Оттого, что без хозяина. Вот, а теперь у него есть хозяин. Есть он ничего не ест, а голубей любит.

Мальчик стеснительно улыбнулся:

– Я не хозяин. Я как он. Мы с ним... Спасибо, Даша.

Алёна судорожно вздохнула и огляделась, словно вынырнув из сна. Всё благожелательно сиял телячьими очами. Теплая рука Макара лежала на ее плече. Земная девочка и могущественная сущность в облике строгого ребенка сквозь слезы улыбались друг другу. А вокруг, буквально в нескольких шагах от чудесных качелей, стояли мужчины и женщины в причудливых и наивных одеяниях, словно соскочившие со страниц детской книжки. В рамках черных капюшонов тонко светились молодые и старые умные лица.

– Двенадцать магов Совета? – полуутвердительно спросила Алёна.

Вместо ответа двенадцать фигур почтительно склонились перед ней.

– Что с вами приключилось? – не утерпел Макар. – Что, прости господи, вы все это время делали в Химках?

Маги как-то разом утратили величавость.

– Так сразу и не объяснишь, – неуверенно начал один, осанистый и немолодой, почему-то с сухими листьями и репьями, прилипшими к подолу.

– Я почти ничего не помню.

– Я смутно. Голые, пляшут, фу...

– А потом я почувствовала...

– И я услышал!

– Призыв.

– Присутствие.

– И мы всё вспомнили.

– И явились сюда.

А зеленоглазая женщина, самая молодая и красивая, совершенно неуместно хихикнула.

– Ладно, рассказы подождут, – распорядилась Алёна. – Господа маги, соблаговолите проводить мальчика и собаку...

– В темницу?

– Боже упаси! Разве темница стоит в центре вашего – нет, нашего мира? Проводите друзей домой!

Маги, шурша как мыши, окружили Всё и Одного почтительным эскортом. Только лихая зеленоглазка оглянулась:

– А вы, ваше высочество?

– А мы с господином Маггаром задержимся ненадолго. Нам надо проведать... двоих черных чудовищ!

Алёна явно начала входить во вкус своего нового статуса.

– Так что ты решишь, Алёна?

Ветхий балкончик выдавался в сад. Пол – естественно, мраморный, порыжелый от времени – был весь в прошлогодних листьях, сквозь которые терпеливо и непреклонно пробирались муравьи. В огромном несуразном дворце, среди лестниц и залов, сквозняков и пыли, едва отыскалась эта комната, не на проходе и без мозаик по стенам и потолку. Уже одно это делало ее уютной, а ведь был еще балкон в сад, и камин, по одному взгляду слуги оживающий самым настоящим пламенем, и даже ванна за особой дверкой. Собственно, комната эта, а по дворцовым меркам комнатушка (размером со всю Макарову квартиру), служила венценосным купальщикам гардеробной. Неудивительно, что весь придворный штат залихорадило из-за решения наследницы в ней обосноваться. Но Алёна была непреклонна, и в бывший предбанник, очищенный от лишних шкафов и зеркал, притащили кровать. Одну. Самую скромную, из фрейлинской, но все равно с неизбежной резьбой и такую необъятную, что любая Изольда сочла бы вполне допустимым разделить ее с Тристаном без компании меча. Впрочем, двое связанных взаимной склонностью молодых людей при желании могли бы найти друг друга в этом океане белого полотна. В подобном случае истинным спасением оказываются верные камеристки. Но неправильная принцесса наотрез отказалась вкушать ночной отдых в присутствии непременного малого эскорта... Так что у них двоих была своя комната и балкон в сад, а ночью, на закате и поутру – еще и блаженное одиночество. Лишь два существа допускались в этот оазис беспрепятственно в любое время суток. Дюша и Беня, в устах хозяйки «черные морды» – а для всех прочих обитателей дворца мифологические чудовища, вроде бы без глаз, но с двойным комплектом зубов в огнедышащей пасти. Днем они бродили где хотели, а ночью прилежно дрыхли в изножье кровати как заправские королевские псы. Вот кому тут было раздолье! Макара они моментально приняли за своего, а местных жителей азартно пугали, подкарауливая в темных переходах, в силу особенностей беззлобно-хулиганской натуры. Словом, старинная резиденция королей вовек не ведала такой напасти. Чудищ этих видывала разве что живущая за морем девочка по имени Дейника, и то нарисованных. Но Алёна планировала в недалеком будущем познакомить их лично.

Город был где-то там, за садом. Весь его простой и чистый организм – особенно теперь, когда помои, как и надлежит, перестали долетать до мостовой, – не тревожил слуха и обоняния обитателей дворца. Разве что упряжные чертокрылы порой тешили их зрение смелыми виражами. Но он был, город. Еще не оправившийся от пережитого, празднично-взвинченный, бурлящий ожиданиями и слухами. Там, в городе – совсем недалеко, но из этих окон не видно, – под прикрытием Дома вердиктов всё в той же незримой полусфере уже не томились, а жили Всё и Один. Теперь они были вольны пребывать где пожелают, но не сговариваясь решили, что тюрьму делают тюрьмой только узник и тюремщик. Одному импонировала идеальная форма их бывшего узилища, а Всё – безграничность внутреннего пространства, дающая простор для экспериментов. Да и привыкли они как-то за минувшую вечность!