Ким Сатарин - Вторая радуга

Игорь мгновенно покраснел и отступил назад. Видимо, ему было стыдно за свои рассуждения. Сашка Богачев просто ждал ответа, его навык понимания окружающих подготовил к возможности того, что и его мысли станут известны кому-либо, и он давно ничего не стыдился и не боялся. А Харламов припомнил, что думал он больше об Ольге, чем о цветах радуги и оттого ощутил злость на человека, вникшего в не предназначенные для посторонних чувства.

— Да, красный цвет — это цвет действия, и ему уделяется наибольшее внимание. Вы видите, что я в повязке красного цвета. Первое время новички у нас ходят без повязок, — она хихикнула, — это называется ходить гололобым. А потом, когда сдадите экзамен, получите право на красную повязку. Если же вам суждено, со временем смените её на оранжевую, а там, если таков ваш удел, и на желтую. У нас нет первого, второго и последующих классов, иногда новички и ребята, обучающиеся уже по десять лет, посещают одни и те же уроки.

— Десять лет? — изумился Жолудев, а Сашка и Ермолай, умевшие понимать других людей, почувствовали — десять лет здесь занимались не учебой, а чем-то другим.

— Обучение строго индивидуальное, — радостно пояснила распорядительница. — Но об этом вы всё узнаете, со временем. А пока можете пройтись по школе. Большое здание у нас учебное, переход к башне — жилье преподавателей и служащих, башня — кухня, столовая, спортивный зал. А живут ученики в малом доме, через двор от школы.

На первом этаже учебного дома по обе стороны от длинного коридора, пронизывающего здание насквозь, шли ряды дверей, ведущих в небольшие помещения. Столы и стулья в классах располагались произвольно. Легко было догадаться, что их постоянно переставляют с места на место. Лишь в большом зале, высотой в два этажа, сиденья стояли ровными рядами, как в обычной студенческой аудитории, и обращены они были к кафедре, за которой виднелась обычная школьная доска. Удивительно, но вид этой доски сразу снял владеющее ими напряжение.

— Странно, что здесь позволяют бродить, кому попало, — произнес Игорь, когда они поднялись по узкой каменной лестнице на второй этаж, обнаружив там такие же классы.

— Кто попало сюда вообще не попадает, — возразил ему Богачёв. — А учеников ограничивать в получении знаний ни в одной школе мира не принято.

Ермолай, который точно знал, что очень даже во многих школах доступ учеников к знаниям если не ограничивали, то — регулировали, вновь промолчал. В школе Радуги, как легко было понять, настроения и желания учащегося значили для успеха обучения намного больше, чем где бы то ни было в другом месте. Они поднялись на третий этаж, который ограничивался четырьмя большими классами, в каждый из которых вели двойные двери. И каждая дверь была выполнена из перемежающихся слоев камня, металла и дерева. Едва школяры решили, что все это сделано для звукоизоляции, как в открытую дверь вошла Инга Баканова. Девчонка, одетая в пышное, но довольно короткое платье, ребятам обрадовалась.

— А я только что приехала, и сразу наших искать. Мне и сказали, что вы в школе. Тягу к знаниям не убьёшь, верно?

При виде девушки лица Игоря и Сашки несколько поскучнели. Они прекрасно её знали по совместному походу на Край, и там Инга оказалась особой, требовавшей к себе усиленного внимания. Это внимание возвращалась сторицей — все быстро уловили, что её хорошее настроение служит гарантией прекрасного самочувствия любого члена группы, но всё равно необходимость постоянно об этой девице заботиться напрягала. Харламов не раз думал, как же им повезло, что Баканова лишена способности к чтению мыслей.

— Там ещё Лёшка и Мариэтта во дворе, — сообщил Жолудев.

— Да, я их видела. А со мной приехала Галка и братья.

— Почти все наши собрались, — повеселел Сашка. — Ольга тоже здесь. Нет только Женьки и Виктории.

Ермолай сообщил, что Вика присоединится к ним через год.

— А ты откуда знаешь, что Ольга здесь? — спросил он Сашку.

— Ну, тебя и её я издалека чувствую, — заскромничал тот.

— Издалека… Это в километрах сколько?

— С десяток-другой. А ты за сколько?

На лице Инги явственно проступило разочарование, и Игорь предложил им всем спуститься во двор. Во дворе, кроме сжавшихся в кучку новичков — гололобых — лениво прохаживались юноши и девушки с красными повязками на голове. Один из них подошел к юноше и протянул руку.

— Лёня Кутков. А ты Ермолай?

— Он самый, — пожал протянутую руку новичок. — Я уже и здесь известен?

— Мне про тебя Ольга Аникутина говорила, наш второй тренер. Ах, да, ты же наших порядков не знаешь… У нас здесь есть преподаватели, есть инструкторы, есть старшие и вторые тренеры. Тренерами могут быть и ученики школы, если у них оранжевая или более высокая повязки. У Ольги повязка желтая.

— И что же она про меня говорила? — поинтересовался юноша, краем глаза ловя заинтересованные взгляды новичков.

— Про тебя — как раз не особенно много, — поправился Лёня, — больше про твою семью. Я ведь впервые встретился здесь с людьми, родители которых тоже вступили на Путь Радуги. В моей семье всё по-другому, — признался он печально.

— Мои родители — учителя. Работают в школе. А старшую сестру даже на Край не отпустили.

— Я знаю. Но ведь это не мешает им идти Путем Радуги? Тебя же никто в твоем окружении прокаженным не считает?

Внезапно Ермолай почувствовал Леонида. Это было похоже на неожиданный мягкий толчок. Он сразу понял — каково это… Когда собственная мать громко причитает, не стесняясь посторонних, считая божьей карой рождение такого урода, как её единственный сын. Когда отец с тобой не разговаривает, а только кричит, отыскав истинные или мнимые провинности. Когда в школе ты изгой и немногие одноклассники, согласные с тобой говорить, соглашаются делать это только без свидетелей. Оскорбления, унижения, даже побои — до определенного момента.

— Зато потом ты решил все проблемы?

— Не решил, — покачал головой Леонид, — я-то ведь знаю, что они со мной говорят исключительно по моему приказу, пусть даже никто из обычных людей об этом не догадывается. Они со мной не общаются, они мне подчиняются. Да, мне стало легче, но от одиночества я не избавился.

Кутков завидовал. В его представлении Харламов получил от жизни всё, чего был лишен он сам — заботливых и любящих родителей, уважающих его сестёр, друзей и одноклассников, для которых его способности были не печатью проклятия, а всего лишь определенными особенностями, ничего не решающими.

— Ты знаешь, всё же между теми, кто побывал на Краю и остальными пролегает некий барьер. И мы всё реже общаемся с обычными людьми…

Хотя юноша был уверен, что Леонид чувствует его мысли, он все же предпочитал объясняться словами. Так получалось точнее. Зависть Куткова его не задела: тот завидовал по-хорошему, без скрытого недоброжелательства.