Вероника Сейнт - Магическая Трилогия: Спящая Красавица

Именно так в его представлении вела себя славянская Баба-Ега. Именно так откидывала назад прядь спутанных грязно-серых волос, именно так незаметно следила за каждым его движением и ехидно улыбалась. В том, что Саша не была из Колоды у Виктора даже не было сомнений, но в то же время он был уверен, что она оказалась рядом не просто так.

— Кое-что меня очень смущает во всей этой ситуации, — Виктор вцепился в подоконник посильнее, словно боялся упасть. — Неужели только из любопытства?

— Ты не можешь так просто оставить это? Так тревожишься из-за ее отца, — Саша посмотрела на Грейс и развела руками: — Кто-то должен был за вами присматривать, раз Геда была так далеко. Кто-то должен был сделать так, что бы с юной мисс Льюис было все хорошо, и что бы молодой Гадатель остался в целости и сохранности.

— Вы и про Геду знали, — ахнула Пенелопа, хотя в ее голосе не было даже намека на удивление.

— Но Вы не смогли бы противостоять мне, — вмешался Иероним. Виктор заметил, что Чистильщик снова становится мягче, по-своему спокойнее, и теперь по мелким изменениям в его выражении лица, едва заметной мимике можно было понять, какая же у него на самом деле реакция.

— Ты не знаешь, как хорошо я умею прятать людей, — прохрипела ему в ответ Саша, и Виктор едва сумел избежать мысли о том, что прятала бы она его, наверняка, в печке.

И в то же время ему стало легче. Интуиция не подвела его и Саша действительно оправдывала всю симпатию, что вызывала, даже не смотря на весьма необычную и пугающую внешность.

— Вы тоже можете идти, — наконец произнес Виктор после долгой паузы.

Саша поднялась и подошла к нему:

— Прости, что мы делали это все, — она подалась вперед, привстала на цыпочки и поцеловала его в лоб, как будто почувствовав то же, что и Виктор, как будто поняв, что ледяной ком в легких Гадателя снова начал расти, и решив согреть его.

И в свое прикосновение, в это движение она вложила все тепло, которое могла, даже не будучи способной к таким вещам.

А после она направилась к дверям, медленно и устало.

Виктор прикусил губу, обдумывая услышанное, и вдруг вспомнил вопрос, который он забыл задать.

Но должен был. Саша знала больше, чем они думали, даже больше, чем Дэвиэна и, наверняка, во многом больше, чем сам мистер Льюис. Быть может, она хотя бы видела, или слышала этого человека, может ей встречалось его имя, или он приходил к ней во сне.

— Саша, что Вы знаете о Крысолове?

— Ничего, кроме легенды про Гаммельн. Вы ведь о нем? — женщина обернулась. Виктор разочаровано покачал головой, и сиделка, пожав плечами, ушла, даже не попрощавшись.

Ответ Саши Виктора не столько разочаровал, сколько просто расстроил. Он отлично понимал, что Джек скорее правил бы из тени, но в то же время понимал, что тот не смог бы усидеть на месте. Он был бы рядом с мистером Льюисом постоянно и его наверняка запомнили бы.

И даже если бы он представлялся чужим именем, Саша узнала бы, что Виктор говорит о нем. Она узнала бы его под именем Крысолов даже в том случае, если Джек ни разу не назвал бы и этого имени.

Потому, что первое, о чем она подумала бы, увидев Джека — сказка о Гаммельнском крысолове. А даже если бы она не знала ее, Джек сам бы ей ее рассказал. Он был в восторге от этой истории и упоминал бы Гаммельн постоянно, просто так, без повода. Он рассказывал бы факты о нем, рассказывал о Крысолове и жителях Гаммельна.

Джек сделал бы это еще и потому, что не мог бы не оставить Виктору знак. Он не смог бы удержаться от этого хвастливого приветствие. В прочем, отказаться от возможности передать Гадателю привет, было бы совершенно не в его стиле.

— Почему ты спросил ее про Джека? — прервала размышления Виктора Пенелопа. — Сомневаюсь, что ему вообще есть дело до этой семьи, — она нервно теребила бусины на Ловце. Виктор вспомнил, как в детстве ее мать пыталась отучить дочку от привычки теребить бахрому, бусины, просто ленты или шнурки, но безуспешно.

— Он приходил к Грейс в Безмирье, — ответил Виктор. Пенелопа осеклась и посмотрела на Грейс.

— Это правда?

— Да. Он чудесный. Очень помог мне и…

— Это очень плохо, — не дала ей договорить Пенелопа. — Очень плохо, — она опять потянулась за сигаретой. — Тогда нужно действовать максимально непредсказуемо.

— Что? Почему? — Грейс возмущенно всплеснула руками. — Он. Помог. Мне. Выжить.

— Он никогда не делает ничего просто так. Он ведь Крысолов. Ему не зря дано это имя, — начала Пенелопа, но Грейс перебила ее:

— Вы его даже не знаете.

Виктор осекся. Грейс была абсолютно уверена в своих словах, и в этом не было ничего удивительно. Несколько месяцев в Безмирье она провела с ним бок о бок. Он научил ее выживать и ушел, как будто специально.

— Мы знаем его, Грейс. Мы знаем его лучше, чем кто-то еще. Мы с ним вместе выросли, — устало произнес Виктор. — Собирайте вещи, возьмем машину на прокат и поедем к маяку.

— Прямо сейчас? — Пенелопа скривилась.

— Ты сама сказала, что нужно действовать непредсказуемо. Ну, и вот…

— Ладно, — Пенелопа затушила окурок о подоконник и выбросила его в форточку. Схватив Иеронима за рукав, она потянула его к выходу: — Идем, тебе собраться проще, чем мне. Хоть поможешь упаковать доску Уиджи…

— Пождите, — Виктор кивнул на чемоданчик Иеронима и тихо спросил: — Ты правда пустил бы их в ход?

От одного воспоминания о странном наборе инструментов, спрятанном в таком невзрачном чемоданчике, у Виктора по спине пробегал холодок.

— Я ни разу не пускал их в ход, хотя и умею ими обращаться, — Чистильщик вернулся, взял чемоданчик: — И потом, их изначально создавали не для пыток, а в медицинских целях… — он поставил чемоданчик в шкаф и скрылся за дверью.

— Подумать только, медицинские инструменты… — пробормотал Гадатель. Сожаление о том, что он уделял таким мелочам слишком мало внимания, ушло почти сразу же после того, как только за Пенелопой и Иеронимом закрылась дверь.

В номере наступила тишина. Виктор устало потер лицо руками, искренне пытаясь сдержать нервный смех, а потом направился к дверям в свою комнату.

Грейс снова коснулась его руки.

— Я не хочу верить, что он — плохой.

Виктор замер, смотря куда-то в сторону. Все это было так давно, что от болезненных воспоминаний осталось лишь легкая, почти неуловимая, горечь на кончике языка. Что-то, что невозможно распробовать. Он так долго не мог простить Джека, что перегорел и стал остывать, и забывать всю ту боль, что испытывал раньше. И теперь все, что он помнил — детство и юность, и последние несколько дней их дружбы, омраченные случаем с Тристаной. Все это было словно скрыто в густом белом тумане.

Больше всего сейчас Виктор боялся, что вернувшись, Джек разбудит в нем то, от чего Гадатель так долго бежал. И в то же время, он все еще надеялся, что ошибается и в Джеке еще осталось что-то, что можно было бы назвать светом.