Андрей Легостаев - Разбитые скрижали

Сидим у Вершинина, в темноте, якобы никого в номере нет. Постучат-постучат, уйдут. Общаемся шепотом, но — здорово, даже спорим о чем-то. Вдруг кто-то чересчур настойчивый попался. Лева нашел выход: расстегнул рубаху, выдернул подолы из брюк и приоткрыл дверь:

— Извини, друг, я не один…

— Понял, Лева, все понял, наслаждайся дальше. Зайду завтра…

Кстати, через несколько лет я воспользовался схожим приемом против самого Вершинина.

Лев Рэмович, повесть которого на Интерпрессконе-97 с отрывом всего в несколько голосов уступила вещи Успенского, был очень расстроен этим обстоятельством и, усиленно залив горе в баре, начал плакаться всем в жилетку, задавая риторический вопрос: «Почему?»

Признаться, обычно искрометный и обаятельный Вершинин в тот день порядком всех утомил. И когда на фуршете я увидел, что Лев Рэмович шатающейся походкой, но целенаправленно направляется ко мне, я не выдержал и шепнул стоявшей рядом Татьяне Приданниковой: «Спасай!». Она мгновенно обняла меня и, когда Лев Рэмович появился рядом, томно-непередаваемым голоском, перед этим чмокнув меня в щеку, протянула:

— Потом, Левочка, потом… Не видишь — мы заняты?

В лохматых восьмидесятых моя сестра ждала возвращения мужа после длительного рейса и хотела побаловать его пивком. Стоят они с мамой в огромной очереди у пивточки среди мужиков и, когда до окошка остается несколько человек, пиво кончается.

— Не могли побольше разбавить, тогда бы и нам хватило! — в сердцах заметила мама.

В феврале девяносто четвертого года я жил один на квартире жены и заканчивал «Наследника Алвисида». Приехал Бережной — стали жить вдвоем. Он купил билет на Севастополь — уезжать дней через семь. Я ему говорю:

— Проверь билет.

— Да все нормально! — в ответ.

Накануне отъезда еще раз намекаю:

— Серега, посмотри билет!

Смотрит: поезд не на завтра, а через час. Я тогда был крайне поражен его разгильдяйством. Потом привык.

Один из моих близких друзей, Александр Кирсанов, как-то сказал:

— Давным-давно хочу раздобыть брелок в форме луны — с пятнами морей и всем прочим…

— Зачем?

— А, что б когда тоскливо, поднять в руке над головой, уставиться на нее и завыть…

В армию, как известно, ниже метра пятидесяти не берут. Когда я служил в учебке, был у нас в роте казах — Дивлят, маленький такой, метр пятьдесят один, по русски еле-еле, как и все они, говорил.

Однажды я был вместе с ним в наряде по кухне, в посудомойке. Тринадцать человек в десяти огромных квадратных раковинах метают миски от одного к другому, шум-звон. Вдруг наступает тишина и все оборачиваются в сторону — там, почти влезши в огромную повернутую на бок пятидесятилитровую кастрюлю, чистит ее Дивлят. И в тишине отчетливо звучат слова:

— Билядь, ебиний сентиметер!

Году эдак в семьдесят шестом, когда книги по талонам за сданную макулатуру продавали, собственными ушами в книжном магазине слышал, как подошла бабушка и, глядя в бумажку, спросила продавщицу:

— Девушка, есть ли у вас книги А.Дюмы «Граф мотоциклист» и «Королева морга»?

Истинная правда. Потом додумали «Двадцать килограмм спустя».

Синицын круто гордился, что в восьмидесятых годах пил пиво с Гарри Гаррисоном, когда тот приезжал в Москву, а я все шутил, что жутко ему завидую, даже в «Оберхаме» что-то по этому поводу писал.

На Страннике-97 был Шекли. Мы пили пиво, отмечая премию Вершинина, две бутылки я взял с собой в столовую на обед. Стол на шестерых — Чертков, Тюрин, Етоев и я. Только разливаем пиво по фужерам — входит Шекли с женой, а свободные места лишь за нашим столом. Я бы и Шекли налил, но меня предупредили, что ему нельзя.

Тем не менее — пил же с Шекли, он прям рядом со мной сидел. Выхожу и всем хвастаюсь: пил пиво с Шекли. Один Сидор сразу смекнул и спросил:

— А Шекли-то с тобой пил?

Кстати, когда Гаррисон приехал на Интерпресскон-98, то пил пиво (и не только) с любым желающим и в любых количествах, позируя перед фотоаппаратами. Так вот, реализовать свою давнюю «мечту» я так и не удосужился из-за множества хлопот. Зато получил из его рук премию и удостоился целой речи.

Небезызвестный Александр Корженевский был у него переводчиком. На шутливый вопрос «Как ты ему „Лебединое озеро“ переводил?» ответил: «Очень просто, названия этиков в баре читал». Мы думали, Саша отшутился, потом, увидев уставшего классика поняли — чистая правда.

На следующий день у Гаррисона была назначена прессконференция. Я пришел предупредить. Он только проснулся и ему нехорошо. Я переношу на час мероприятие и провожаю его в бар, где за счет оргкомитета заказываю две бутылки пива. Когда я спускаюсь в бар через час, то вижу, что вокруг знаменитого гостя толпа собутыльников и множество пустой стеклотары.

— Вам же сейчас прессконференцию проводить! — напоминаю я.

— Так я ее уже здесь очень неплохо провожу, — искренне удивляется классик.

Так что, похоже, с Гаррисоном не выпил только один я, и теперь могу долго завидовать всем остальным.

Как-то Завгородний почти год жил в Питере. Один раз ночевал у меня, когда все мои были на даче. По дороге ко мне встретили соседку и он зазвал ее к нам на огонек. Мило пообщались.

Через несколько месяцев я собрал друзей, был и Завгар. А соседка неожиданно успела выйти замуж. Повеселевший Борис Александрович стал требовать, чтобы я позвал ее.

— Замуж она вышла, семья теперь у нее, — поясняю я.

— Не волнует! — заявляет он. — Плевал я на всех мужей, веди!

Разумеется, я даже и не собирался этого делать. Вдруг звонок, заходит сосед-приятель (профессиональный охранник в питерском филиале престижного французского банка — два метра ростом и кулаки с гирю) покурить стрельнуть. Ну, раз такое дело, приглашаю к столу, наливаю ему стопку, знакомлю с друзьями. В комнату входит Завгар.

— А это кто? — на ушко спрашивает меня.

— Муж соседки, — со злорадством солгал я. — Ты же просил. Сейчас она накрасится и подойдет. Муж же тебе не помеха, раз ты очень хочешь.

— Все, — трезвеет на глазах Завгар, — уже ничего не хочу.

Какие тосты только не произносят на фэновском застолье? Когда они кончаются, тоже ничего страшного не происходит. Сидорович, например, поднимает бокал со словами: «Не вижу повода не выпить».

А периодически непьющий Юрий Семецкий, когда у него дома сидело множество фэнов, на вопрос «За что пьем?», тихо и скромно произнес:

— Ребята, выпейте за меня. Вам не трудно, а мне приятно.

После очередного семинара писатели гурьбой направлялись к метро, но задержались у ларька попить пивка, чтобы подольше не расставаться. Ну, поговорили часа полтора о фантастике и о жизни. Кому-то захотелось в туалет, время позднее, и он свернул в ближайшую подворотню. За первым, естественно, потянулись остальные. А там длинный туннель, облицованный мелкой коричневой плиткой, ведет в укромный двор.