Фриц Лейбер - Мечи Ланкмара

Скорпион на фиолетовом ковре все еще слабо подергивал лапками.

Освещаемый низкой луной, Фафхрд быстро карабкался вверх по высокой Болотной стене Ланкмара в том ее месте, где его высадил Шильба, то есть примерно в полете стрелы от Болотной заставы. «У ворот ты можешь наскочить на своих черных преследователей», – предупредил Шильба. Фафхрд сильно в этом сомневался. Правда, черные всадники неслись как ветер, однако хижина Шильбы летела по болотной траве, словно компактный приземистый ураган, и явно должна была оставить их далеко позади. Но подкреплять чем-либо свои слова Шильба не стал. Он и его коллега Нингобль были прежде всего торговцами и обладали даром убеждения, хотя Нингобль сбивал клиента с ног потоком слов, а Шильба воздействовал с помощью многозначительных умолчаний. Вот эксцентричный болотный чародей и хранил молчание – если не считать упомянутого предупреждения – на протяжении всего пути, состоявшего исключительно из качки, болтанки и прыжков, от которых желудок Фафхрда не оправился до сих пор.

На древней стене было за что зацепиться. Для человека, который в юности забрался на обелиск Полярной звезды в студеных горах Гигантов, вскарабкаться на эту стену было детской забавой. Гораздо сильнее Фафхрд был озабочен тем, что может ожидать его наверху, поскольку на несколько мгновений он будет совершенно беззащитен перед стоящим на стене врагом.

Но еще сильнее, причем чем дальше, тем больше, он был озадачен мраком и тишиной, охватившими весь город. Где гром битвы, где зарева пожаров? А если Ланкмар уже покорен, что, несмотря на оптимизм Нингобля, было отнюдь не исключено при пятидесятикратном численном перевесе врагов, то где вопли насилуемых и радостные клики и гомон победителей?

Добравшись до верхушки стены, Фафхрд резко подтянулся, сквозь широкую амбразуру спрыгнул на галерею и приготовился выхватить Серый Прутик и боевой топор. Но, насколько он мог видеть, на галерее никого не было.

Пристенная улица – опять-таки насколько он миг судить – была темна и пустынна. На Чистоганной, которая тянулась на запад и была залита лунным светом, не было ни души. Тишина же здесь казалась еще более ощутимой, чем когда Фафхрд карабкался по стене. Она как будто наполняла большой, обнесенный стенами город, словно вода, налитая в чашу.

Фафхрд почувствовал ужас. Неужто захватчики уже покинули город, погрузив его сокровища и жителей на какой-то невообразимо большой флот или караван? Или заперлись вместе с жертвами, которым заткнули рты, в молчаливых домах и творят в темноте какие-то мучительные обряды? А может, город осадила армия демонов, после чего все жители исчезли? Или земля разверзлась под победителями и побежденными и поглотила их? А может, рассказ Нингобля – просто чародейский вздор? Но и это невероятное предположение никак не объясняло, почему город стал таким призрачно-пустынным.

Или вот, может, что: в эти самые мгновения на его глазах идет жестокая битва, а он из-за какого-то заклятия Шильбы или Нингобля ее не видит, не слышит и даже не ощущает? И так будет продолжаться до тех пор, пока он не исполнит обет относительно колоколов, который навязал ему Нингобль?

Вообще, вся эта история с колоколами очень не нравилась Фафхрду. Воображение рисовало ему истинных богов Ланкмара: спеленутые коричневыми лентами, словно мумии, они покоятся в своих сгнивших тогах, сверкают черными глазами из-под пропитанных смолами повязок и, держа в окостеневших руках свои черные жезлы, ждут, когда снова позовет их город, который забыл их, но продолжал бояться и который они ненавидели, но вместе с тем и оберегали. Фафхрд полагал, что лучше сунуть голую руку в паучью нору среди пустынных скал, чем лезть к таким вот существам. Но обет есть обет, его нужно выполнить.

Перепрыгивая через три ступеньки, он сбежал вниз по ближайшей лестнице и направился на запад, в сторону Чистоганной улицы, которая шла кварталом южнее Ремесленнической. Ему чудилось, что мимо проносятся чьи-то невидимые тени. Пересекая извилистую Грошовую улицу, темную и безлюдную, как и прочие, он вроде услышал донесшийся с севера рокот и пение, такие слабые, что источник их явно находился никак не ближе улицы Богов. Однако он твердо держался заданного направления: по Чистоганной до улицы Монахинь и оттуда три квартала на север, к этой чертовой звоннице.

Бардачная, которая петляла еще сильнее, чем Грошовая, тоже казалась совершенно необитаемой, однако не успел Фафхрд пройти и полквартала, как услышал позади топот сапог и лязг оружия. Нырнув в узкую полоску тени, он смотрел, как сдвоенный взвод стражи поспешно движется в лунном свете на юг, в сторону Бардачной и южных казарм. Стражники шли тесной кучкой, беспрестанно оглядываясь по сторонам и держа оружие на изготовку, хотя нигде никакого неприятеля и в помине не было. Это в известном смысле подтверждало предположение Фафхрда о невидимой армии. Охваченный еще более сильным ужасом, он быстрым шагом двинулся дальше.

Через какое-то время то здесь, то там он начал примечать узкие полоски света по краям плотно запертых ставен на окнах верхних этажей. Эти мрачные прямоугольники только усилили его мистический ужас. «Лучше уж что угодно, – подумал он, – чем это молчание запертых домов, нарушаемое лишь тихим отзвуком его шагов по залитому лунным светом булыжнику. А в конце этого пути – мумии!»

Где-то далеко послышался приглушенный звон: било одиннадцать. И тут, переходя через узкую, налитую чернотой Серебряную улицу, Фафхрд услышал тихое шуршание, как будто бы дождь забарабанил по мостовой, однако на небе сияли звезды, кроме тех, которые затмила луна, и на землю не упало ни одной капли. Фафхрд побежал.

На борту «Каракатицы» котенок, словно заслышав призыв, на который он не мог не откликнуться, невзирая даже на страх, длинным прыжком перемахнул на сваю причала, вскарабкался на дощатый настил и бросился во тьму, вздыбив черную шерстку и сверкая изумрудными глазами, в которых были и страх, и готовность встретить любую опасность.

Глипкерио и Саманда сидели в нагаечной комнате, предаваясь воспоминаниям и понемногу накачиваясь спиртным, дабы привести себя в надлежащее настроение перед поркой Риты. Жирная дворцовая экономка хлестала кружками темное товилийское, ее черное шерстяное платье уже пропиталось потом, а на каждом волоске мерзких черных усов повисло по соленой капле. Ее господин тем временем потягивал фиолетовое кираайское, которое она сама принесла ему из верхней кладовки, после того как на звонок серебряного, а потом и бронзового колокольчиков не явился ни один из дворецких и пажей. «Они боятся сдвинуться с места, после того как ушла твоя охрана. Я исполосую их всех, как бог черепаху, но только после того, как ты поразвлекаешься с ними по-своему, мой господинчик», – пообещала Саманда.