Анна Овчинникова - Шут и трубадур

В начале двух расходящихся под прямым углом коридоров они наткнулись на труп рыцаря со стрелой в горле.

Рэндери нагнулся, сорвал с рыцаря шлем, приладил на место содранный кусок кожи на лбу и прижал его, надев шлем. Потом привалился плечом к стене, вытер лицо и оглянулся на шута.

Должно быть, глаза шута вновь напомнили ему выпотрошенную на турнире лошадь, потому что он ободряюще прохрипел:

— Держись, малыш! Ничего, сейчас отыщем твою сестрицу… Давай показывай, в какую сторону идти!

Шут не сразу понял, что сказал трубадур…

А когда понял — страх покинул его, и он сжал свой факел с яростной старательностью древнего хранителя огня.

— Кристину? — спросил он, глядя на страшное лицо Рэндери уже не лошадиными, а собачьими глазами. — Да ведь она сейчас…

Но он не успел сказать, что Кристины, слава богу, нет сейчас в этом проклятом замке, что она в лесу, под надежной защитой диких торни и альков…

В конце коридора стремительно сгустились тени, воздух с тонким свистом разрезало несколько стрел.

Факел в руке у шута, спасавший от гибели в ближнем бою, теперь послужил ориентиром для прицела.

Одна стрела ударилась о нагрудник Рэндери и отскочила, вторая вонзилась в правую руку трубадура выше локтя, третья оцарапала руку шуту. Шут, шарахнувшись в сторону, выронил факел, и снова дикий визг, к которому невозможно было привыкнуть, прошил его голову от уха до уха.

— Свети, мерзавец!!! — проревел Рэндери.

Этот рев ударил шута больней, чем шапарский визг и все испепеляющие ругательства Роберта Льва; он подхватил факел и снова высоко поднял его над головой.

Возможно, секундная темнота как раз и спасла их.

Короткого мгновения хватило шапарцам на то, чтобы подбежать к врагу, но не хватило, чтобы пустить в ход ножи… А в следующий миг Рэндери уже опустил свой меч на голову ближайшего язычника, и шут содрогнулся, когда струя горячей крови окатила его голую руку.

Но потом ему стало некогда содрогаться и ловить огонь ярости в раскосых черных глазах. Его дело было светить — и он светил, прыгая за спиной Рэндери и поднимая факел то над одним, то над другим его плечом, — светил так, словно сам превратился в факел, в то время как рыцарь, заслоняя его собой, изо всех сил рубил направо и налево в плящущем хороводе вертких теней. Рэндери некогда было даже вытащить стрелу из руки, кровь стекала из-под козырька шлема ему в глаза, но он все-таки умудрялся медленно теснить визжащую толпу, сражаясь за каждый дюйм коридора так, как Роберт Лев не сражался за Палангут.

Лишь один раз, когда чей-то нож нашел прореху в его доспехах, трубадур сделал шаг назад, но тут же с воплем:

— Фата-Морргана! — отыграл этот шаг, и его рука с мечом вновь стала двигаться, как заведенная, хотя в ней торчала стрела.

Рэндери шел и шел вперед по скользкому от крови полу, по трупам, по захлебывающимся воем раненым шапарцам — однако врагов как будто не убывало. Он оставил позади метров двадцать, на каждом шагу заглядывая в раскосые глаза нетерпеливой Смерти, и вдруг увидел слева маленькую дверь в стене. Трубадур саданул в нее ногой, но дверь была заперта.

— Зови сестру, малыш! — прохрипел он и ударом кулака отбросил шапарца, поднырнувшего под меч.

Шут прекрасно знал, что ему некого звать в этом замке, но, обезумев от всего, что творилось вокруг, послушно крикнул: «Кристина!» — почти так же, как рыцарь Рэндери орал: «Фата-Моргана!» — когда ему было не отразить направленный на него удар.

Рыцарского крика у Юджина не получилось. Его голос потонул в какофонии визга, лязга оружия и звуков ударов — он и сам себя не услышал.

— Тихо, вы! — вдруг рявкнул Рэндери шапарцам. — Ма-а-алчать!!!

Вот от этого грохочущего рыка язычники отшатнулись и на мгновение даже примолкли.

В наступившей тишине Юджин крикнул еще раз: «Кристина!» — но тут дикари очухались, сообразили, что рев рыцаря их не прикончил, и обрушились на Рэндери, как приливная волна.

Трубадур не удержался на ногах, откинулся к двери и прижал к ней шута. У шута осталась свободной только рука с факелом; он увидел совсем близко руку дикаря с ножом, направленным в бок Рэндери, и хлестнул факелом по этой руке. Дикарь завопил, дернулся вбок и исчез, отвратительно запахло паленой шерстью.

Шут не успел восхититься своим геройством: Рэндери все крепче прижимал его к двери, у Юджина уже трещали кости и захватывало дух, он оглох от воплей и жуткого визга, ему казалось, что он ранен по крайней мере десять раз и удивлялся, почему смерть все медлит.

— Да здравствует фея… — сорванным голосом прохрипел над ним рыцарь Рэндери.

У Юджина мелькнула мысль, что сейчас самое время воззвать не к Фата-Моргане, а к деве Марии — как вдруг дверь за ним распахнулась, и он влетел спиной вперед в кромешную темноту.

— Господи помилуй! — завопил он, потому что знал, что летит прямиком на тот свет — но все-таки не выпустил факел…

Вслед за шутом в темноту ввалился Рэндери, тут же привстал на одно колено и что было сил налег плечом на дверь.

Юджину некогда было удивляться, что вход в загробный мир оказался снабжен дверью: она шаталась под напором рвущихся следом шапарцев, и шут, бросившись на помощь Рэндери, торопливо задвинул массивный засов. Засов с лязгом вошел в скобу, Рэндери ослабил хватку, быстро задышал и припал к двери, как к груди красотки Клеменс.

— Вырвались! — сипло сказал он. — Повезло…

На голую руку шута упала капля смолы с факела, Юджин вздрогнул и медленно встал… Нет, кажется, это было все-таки не потустороннее царство и он все еще был жив!

Все еще в каком-то оцепенении шут поднял факел повыше, чтобы выяснить, куда же они попали.

То был каменный коридор с низким потолком, темный, как погреб, и почти такой же холодный, заканчивающийся метров через десять закрытой дверью — один из многих потайных ходов замка, названный по имени обитающего здесь привидения «ходом бедняги Пью». А в трех шагах от шута, прижавшись спиной к стене, стоял белый призрак и смотрел на него огромными темными глазами, чернеющими, как две запекшиеся раны, на бледном лице.

— Господи! — пискнул шут, шарахнулся было назад — но тут же понял, что это не Пью, а Кристина.

Она сжимала в опущенной руке кинжал и смотрела в лицо Юджину своим теперешним напряженно-внимательным взглядом.

Шут, ослабев, распластался по стене и опустил факел.

— Юджин, ты цел? — тихо спросила Кристина.

Шут осторожно шевельнулся, ища свои десять смертельных ран, но не нашел ни одной. Он целым и невредимым вышел из страшной рубки, если не считать царапину на предплечье, хотя руки и ноги у него все еще дрожали от напряжения, в ушах до сих пор звенел ужасный визг, а сердце так и норовило провалиться в желудок при каждом ударе в дверь, за которой бесновались упорные шапарцы…