Виктор Ночкин - Эромахия. Демоны Игмора

— Заткнись. Надо бы тебя прибить, да отца жалко. Отец твой, похоже, добрый человек… Поклажу из моего фургона можете продать, только тихо, осторожно, не то сыщется родня хозяина, вам только хуже будет. — Потом с трудом вскарабкался на кобылку и стукнул пятками в твердые лошадиные бока…

До полудня Ридрих ехал к югу. Сперва избегал больших дорог, потом свернул на тракт. Колокола на звоннице небольшого городка как раз отбивали полдень, когда Эрлайл въехал в ворота. Беглец рассудил, что достаточно удалился от мест, где его могут помнить, к тому же за время недуга он отощал и оброс, так что перестал походить на молодого барина, каким был прежде, до восстания Лиги, и каким его знали в здешних краях.

На постоялом дворе было пусто, хозяин вышел во двор самолично принять нового постояльца. Смирная кобылка под самодельным седлом, да и штопаная одежка с чужого плеча выглядели довольно подозрительно, но за время войны развелось немало странных путников. Перехватив цепкий взгляд хозяина, Ридрих демонстративно потряс полой слишком широкой куртки и заявил:

— Попал в переделку. Хорошо, местные подобрали, выходили. А другого барахла и лошадки в деревне не смог раздобыть. Можно здесь найти лошадь под седлом?

Хозяин поскреб щеку, зевнул:

— Поищем. Как с деньгами?

Ридрих не спеша снял с пальца перстень. Трофей, память о службе в отряде Риллона. Довольно дешевый.

— Марок пять хотелось бы наличными вернуть, — пояснил рыцарь, протягивая безделушку хозяину. — Лошадь, седло, обед, одежду. Сегодня же собираюсь уехать.

Кабатчик немного оживился, повертел в пальцах перстенек и, должно быть, остался доволен — bis dat, qui cito dat! [78] Вдвойне дает тот, кто дает быстро ( лат .). Снова зевнул, жестом пригласил гостя пройти в трапезную и пообещал, что все устроит.

Ридрих, хромая, прошел в помещение и сел за стол. Кабатчик подозвал толстую девицу, велел накормить гостя и удалился. Путник отставил посох и вытянул поврежденную ногу. За соседним столом лысый мужчина в кожаной куртке, испещренной царапинами, наверняка оставленными кольчугой, прихлебывал пиво и рассказывал:

— …А я говорю, что никакой это не наследник старика Фэдмара, а самый настоящий дьявол.

Слушатели — двое пожилых горожан — дружно охнули и приникли к кружкам.

— Судите сами, — продолжал лысый, — когда лигисты захватили Игмор, перебили всех. Как мог уцелеть молодой господин? Никак не мог! Доподлинно известно, что был он тогда в замке, был! Значит, сгинул вместе со всеми. И вдруг невесть откуда объявляется молодец, да не один, а с целым войском!

Слушатели ахали, кивали и хлебали. Лысый прикончил пиво в своей кружке, ему тут же налили новую порцию. Рассказчик сделал большой глоток и снова заговорил:

— Да, так вот, объявился… И не похож на подлинного. Ну, не то чтоб вовсе не похож, тоже рыжий, росту такого же, как господин Отфрид. А лицо — другое. Все, кто помнит прежнего, в один голос твердят: вроде и есть сходство, а все же не тот. Подменыш! Взгляд злой, острый. Глянет — как огнем ожжет! И главное-то — что?

— Что? — послушно переспросили приятели лысого.

— Главное — как попал на гору? Те, которые в замке, господа из Лиги, они боялись, мост не опускали, ворот не отворяли… А этот, который новый Игмор, невесть откуда взялся прямо в палатах, да и пошел по замку, убивая всех. Говорят, разрубает пополам с одного удара, а самого сталь не берет!

— Помолиться надо было! — твердо заявил один из слушателей.

— Эх… — Лысый махнул рукой. — В такую минуту чего только не делают — и молятся, и проклинают. Кто Господа поминает, а кто Нечистого. К бабке не ходи — из лигистов двое-трое точно псалмы твердили! Однако же не помогло. Которые в замке, они сами с перепугу ворота потом распахнули и с холма бросились — а там солдаты. Никто не ушел. Хотите, отправляйтесь сами полюбоваться: все до единого по стенам развешаны.

— Все мертвые? — ахнул горожанин.

— Теперь уж все…

Возвратилась девица, принесла Ридриху обед. Он тотчас уткнулся в тарелку. А лысый солдат за соседним столом продолжал расписывать, какие чудовищные зверства учиняет новый барон Игмор… Слушатели не удивлялись — jus summum saepe summa malitia est… [79] Высшее право часто есть высшее зло ( лат .).

Несколько лет Ридрих не возвращался в родные края. За это время закончилась война, Лига ушла в историю, превратилась в легенду — так оказалось удобнее для всех, ибо все были виновны в равной степени. Или же в равной степени невиновны. Во время мятежа к Лиге примкнуло население многих провинций, так зачем припоминать то, что минуло без следа?

Иногда клеветники, принося жалобы в суд, присовокупляли к перечню проступков и участие обвиняемого в мятеже, но королевские бальи не слишком прислушивались к подобным наветам, ибо многие из них также были не без греха. Об участии в Лиге старались не вспоминать — даже если доносы имели основания. Легенда есть легенда, к чему ворошить былое?

Покойный граф Оспер упорной обороной Мергена все же сумел завершить войну — хотя и не таким образом, как собирался. Со взятием мятежного города восстание Лиги прекратилось. Никто более не желал продолжать распрю, все стремились к миру.

Королевская армия, простояв весну и лето на месте, утратила инерцию, поредела и растеряла боеспособность. Наемники разбрелись, поскольку добыча, взятая в Мергене, не оправдала месяцев ожидания, а Мервэ взялся насаждать дисциплину жестокими мерами. Многие сеньоры разъехались по замкам, чтобы собрать урожай и навести порядок в вотчинах. К тому же близилась осенняя распутица, и начинать новую кампанию его величество не желал.

Что же до бунтовщиков, они также стремились к примирению. Наиболее упорные погибли в Мергене, а уцелевшие лигисты представляли в основном умеренное крыло партии мятежа. Они изначально-то вовсе не настаивали на полной ликвидации королевской власти, а потому на переговорах были весьма покладисты.

В итоге обе стороны — и роялисты, и выжившие заговорщики — оказались склонны к мирному решению дела. Переговоры тянулись всю зиму, послы ездили в обе стороны: ко двору, обосновавшемуся в Мергене, и на юг, в замки тамошних графов… В конце концов к весне были выработаны условия мирного соглашения — лигисты получали прощение, подтверждали верность престолу, сохраняли свои владения и титулы. Те, кто половчее, даже выговорили кое-какие привилегии. На этом восстание завершилось, вины и прегрешения были прощены, преданы забвению, навсегда забыты.

Ридрих остался на юге. Залечить раны как следует не удалось — закончились деньги, которые беглец выручил, продав лошадь. Пришлось наниматься охранником, благо на юге солдаты требовались постоянно. Страну терзали банды дезертиров, повсюду разбойничали местные дворянчики, обнаглевшие от безвластия. Притом многие храбрецы из местных удовлетворяли страсть к приключениям на севере — кто в рядах роялистов, кто в армии Лиги; на юге разбойничали пришлые, и никому не знакомый беглец не вызывал особого подозрения. Эрлайл без труда находил службу — то в дружине рыцаря-разбойника, то в охране купеческого каравана. Надолго он нигде не задерживался — считал, что рано или поздно любой купец будет ограблен, а любой разбойник попадется. Stat sua cuique dies. [80] Каждому назначен свой день ( лат .).