Александр Бушков - Чернокнижники

— Нет, спасибо, расстегнуть будет достаточно, — сказал Савельев самым непринужденным тоном.

И кобура под мышкой, и пистолет, доставленные в наше время из грядущего, могли удивить не только Аболина, но и массу коренных, так сказать, обитателей этого года и столетия…

Аболин вновь наполнил стаканы, уже из другой бутылки, так что вино оказалось золотистым. На сей раз он отхлебнул пару глотков и с видимым сожалением отставил стакан. Савельев последовал его примеру, чувствуя, что настает время деловой беседы. Вежливо испросив разрешения хозяина, извлек портсигар — а Аболин вынул короткую черную трубочку и черный бархатный кисет.

Дымок поплыл к потолку. Они сидели, молча переглядываясь.

— Ну что ж… — сказал Аболин с примечательной смесью осторожности и нетерпения. — Давайте уж быка за рога, Аркадий Петрович, а? Я — человек простой, да и вы не из ученых профессоров, наше дело нехитрое: продай-купи-оберни, отсчитай денежки да постарайся не прогадать…

— Давайте, — сказал Савельев.

— Я тут к вам присмотрелся, Аркадий Петрович, даже, простите великодушно, человека вашего сводил в трактир да поспрошал о вашей персоне… Да-с, откровенно признаюсь, было… Пришлось. Потому что намерен я, Аркадий Петрович, предложить вам хорошее место. Человек вы вроде бы на свой манер честный и прямой, ум и торговая дерзость в вас чувствуются… Любите сорвать деньгу, да кто ж этого не любит, если разобраться… На воровство, душа мне подсказывает, уж никак не пойдете…

— Да уж не пойду, милейший, — сказал Савельев, гордо напыжась.

— Бога ради, не обижайтесь, я ж не плохое о вас говорю, а наоборот, самым положительным образом оцениваю… Так вот, Аркадий Петрович… Есть торговая компания… серьезная, с большими оборотами… Не буду врать, что я там хозяин — я что-то вроде главного управляющего. А вам хочу предложить место… даже не знаю, как и назвать. Доверенного лица, что ли… Долю с негоции вы будете иметь серьезную, без дураков вам говорю — десятками тысяч рублей пахнет, а там, как развернемся, так и поболе, ох, как поболе… Вы ведь, простите за прямоту, на большие дела пока что не вышли, как мне доподлинно известно, скорее уж младшеньким при Николае Флегонтыче Самолетове состоите, и капитала у вас не хватает пока что, чтобы пускаться, как на флоте выражаются, в самостоятельное плаванье… Вы уж только не обижайтесь, право…

— А что ж тут обижаться? — вполне благодушно спросил Савельев, пуская дым в потолок. — Вы ж меня не оскорбляете, а настоящее положение дел обрисовываете. Какие ж тут обиды? Действительно, так и есть. Не хватает у меня пока что капиталов, чтобы размахнуться по-настоящему…

— Ну, вот такое у меня мнение, еще раз простите: капиталы набрать вам будет тяжеленько, компаньонствуя с Николаем Флегонтычем. Недолго я с ним говорил, но сдается мне, робок ваш Флегонтыч для серьезных дел. По зернышку клюет, тем и доволен. Или я не прав?

Изобразив на лице крайнюю досаду и раздражение, Савельев размашистым движением схватил свой едва початый стакан, одним духом осушил до краев, стукнул им о стол и сердито воскликнул:

— Да в том и беда, что правы… Кругом правы… Лихости в Кольке нет ни на грош, осторожничать будет до седых волос, по зернышку клевать…

— Вот видите… — вкрадчиво протянул Аболин. — А у нас , сударь мой, вы быстренько сколотите неплохое состояние. Вы только не подумайте дурного… Совершенно ничем противозаконным наша компания не занимается. Вот только она, должен наконец перейти к сути дела, не вполне обычная… Очень даже необычная…

— И что же в ней такого необычного? — спокойно поинтересовался Савельев.

Аболин больше не улыбался, его лицо стало чрезвычайно серьезным. Наклонившись вперед, прямо-таки сверля Савельева пытливым взглядом, он произнес:

— Душевно вас прошу, Аркадий Петрович, отнеситесь к моим словам со всей серьезностью и умалишенным меня не считайте… Вот вы со мной уж двести рублей золотом заработали. Похожи эти червонцы, что сейчас у вас в кошельке позвякивают, на произведение рук умалишенного?

— Да никоим образом, — сказал Савельев. — Настоящая полновесная монета, тут уж меня не проведешь…

— Вот видите… — он заговорил тише. — Вся необычность в том, дражайший Аркадий Петрович, что происхожу я не отсюда. Не из вашего времени, точнее говоря. Родился я в тысяча семьсот пятом году от Рождества Христова, а к вам сюда прибыл на жительство из семьсот сорок четвертого. Именно так и обстоит.

Душа Савельева пела, фанфары гремели у него на душе, марши громыхали — раскрылся, стервец, раскрылся! В сообщники зовет!!! Однако служба требовала сделать совсем иное выражение лица…

— Не верите, — убежденно сказал Аболин.

— Не верю, простите, — сказал Савельев. — Не верю я, что можно вот как-то так, — он изобразил обеими руками замысловатые жесты, — из одного столетия в другое сигать…

Аболин усмехался:

— Аркадий Петрович, Аркадий Петрович… Вы ж на сто лет после обитаете, и науки у вас развиты несказанно более, и пароходы с паровозами, и электричество светит, и депеши по проволоке шмыгают, и все такое прочее… И образование вы некоторое получили… А дерзости ума все ж не хватает. Хотя у вас, как это… прогресс…

— Не могу я в такое поверить, — сказал Савельев. — Семьсот сорок четвертый год… Вы ж, простите, должны быть давно померши…

— Оставайся я сиднем в своем времени, помер бы, конечно, — серьезно сказал Аболин. — Только так уж мне свезло, что могу путешествовать по столетиям.

— Заклинания такие знаете, — саркастически усмехнулся Савельев. — Петушиное слово…

— И вовсе даже ничего подобного, — серьезно сказал Аболин. — Нет здесь никакого колдовства — один, как выражались ученые люди уже в мои времена, материализм. Вот, не угодно ли глянуть?

Расстегнув верхние пуговицы рубашки, он полез за пазуху и извлек тот самый предмет, похожий на продолговатое золотистое яйцо, висевший на солидной серебряной цепочке — только сейчас он был разъят на две половинки (в торцах обоих виднелись затейливые пазы и выступы).

— Вот… — сказал Аболин. — Вот эта невидная вроде бы штучка из одного столетия в другое и переносит…

Скрипнула дверь — вошел тот самый здоровенный бородатый мужик, служивший у Аболина в качестве прислуги за все. Привалился плечом к косяку, зорко сторожа каждое движение Савельева. Поручик только сейчас сообразил, что Аболин расположился меж ним и окном — блокировали, выражаясь военными терминами…

— Аркадий Петрович, душа моя, не бойтесь, — сказал Аболин. — Я вам зла не желаю, наоборот, со всем радушием на службу зову к немалой вашей выгоде… А Мокей там для того поместился, чтобы вы, паче чаяния, не вздумали убежать со всех ног. Никак я этого не могу допустить, вы мне крайне надобны… Так что вы уж ничего такого не откалывайте, ладно? Мокеюшка очень даже ловок и проворен, да и силой не обижен. Я, скромный, тоже не из слабеньких, перехватим, ежели что… Значит, не верите?