Александр Бушков - Чернокнижники

— Черт знает что… — с сердитым видом сказал Савельев, внутренне ликуя. — На сумасшедшего вы не похожи что-то… Однако поверить вам душа не поворачивается… Экая штука…

Аболин смотрел на него, улыбаясь как-то странно.

— А вот знаете что? — сказал он весело. — Чтобы воду в ступе не толочь, давайте-ка на минутку ко мне заглянем? Тогда уж, и гадать не надо, поверите совершенно и моментально…

— Что вы имеете в виду? — спросил Савельев, изображая некоторую ошарашенность.

— Да то и имею. Вы сейчас со мной на одну минуточку пропутешествуете в семьсот сорок четвертый, только и делов. Глянете из окошка на окружающее — и враз поверите… И тут же назад вернемся. Ежели я умалишенный, то ничего ведь не произойдет, не будет никакого осьмнадцатого столетия вокруг. А если я правду говорю, вы в этом моментально убедитесь. Ну что ж вы, Аркадий Петрович? Вроде бы такой дерзкий молодой человек…

Тщательно изобразив на лице смену самых разнообразных чувств, Савельев вскочил, азартно махнул рукой:

— А ну-ка, давайте! Черт вас знает, золото-то у вас настоящее… Но на минутку.

— Как прикажете…

— Что делать нужно?

— Подойдите ко мне и станьте бок о бок, — деловито распорядился Аболин, держа половинки близко друг к другу. — Всего-то…

— Ну, смотрите, если тут какой обман… — сказал Савельев, становясь с ним рядом.

Ничего не ответив, Аболин с сосредоточенным лицом сблизил половинки, тщательно примерившись, соединил их совсем, повернул, еще повернул…

То самое бледно-синее сияние куполом взмыло вокруг, закрыло окружающий мир. Ощущения на сей раз оказались совершенно другими, не теми, к каким Савельев привык, путешествуя на «каретах» — тело от пяток до макушки прошило мгновенное сотрясение, зубы лязгнули, каждая косточка словно бы звякнула о соседнюю — и все кончилось, голубоватое сияние исчезло.

Комната, посреди которой они стояли, была другая .

Имелся тут и стол, и пара стульев — но совершенно непривычного вида. Единственное окно, узкое и высокое, состояло из множества круглых мутных стекляшек, с грехом пополам еще пропускавших снаружи дневной свет, но не позволявших видеть, что творится на улице. Жарко натоплено, так что ничуть не холодно — если там февраль, то и здесь должен быть февраль…

— Ну, как? — деловито спросил Аболин, размыкая свою штуку и пряча за пазуху. — Сдается мне, вы уже убедились, что все это, — он обвел рукой комнату, — никак на выходки сумасшедшего не похоже…

— А мы вот сейчас посмотрим… — сердито протянул Савельев, направляясь к окну, — он уже рассмотрел, что с одной стороны оно снабжено петлями наподобие дверных, а с другой закрыто на крюк, опять-таки как дверь, а значит, должно легко распахиваться.

Аболин проворно, цепко ухватил его за рукав:

— Погодите!

— Это почему?

— А что подумают прохожие, если увидят, что мы в этаких нарядах из окна выглядываем? Погодите минутку. Вот, укутайтесь как следует.

Аболин протянул ему большой и тяжеленный плащ из темного сукна. Сам укутавшись в такой же до шеи, тщательно следил, как драпируется Савельев. Удовлетворенно кивнув, прошел к окну, откинул большой кованый крюк и потянул. Должно быть, петли были хорошо смазаны — створка отошла легко, и в комнату хлынул яркий солнечный свет.

Стоя у окна, Аболин поманил рукой:

— Ну, смотрите, Аркадий Петрович! Доподлинный семьсот сорок четвертый год, не сойти мне с этого места… Ну, идите же! Сами горели желанием убедиться.

Медленно приблизившись, Савельев выглянул наружу, глотнув морозного воздуха.

За окном действительно был восемнадцатый век.

Дома напротив выглядели абсолютно непривычно — таких не строили уже давным-давно. Улица, довольно широкая и оживленная, была полна прохожих, одетых именно так, как одевались сто сорок лет назад. Прошли четверо солдат в треуголках и коротких плащах, с большущими ружьями — кремневыми, какие Савельев видел исключительно в музеях. Пронеслись легкие санки — кучер-мужик одет почти привычно, а вот седок, совсем молодой человек, выглядит как-то неуловимо иначе — и богатая шуба непривычного фасона, и меховая шапка иная . Кружевной воротник, под шубой виднеется что-то синее, крайне похожее на орденскую ленту, лицо надменное, губы спесиво поджаты…

— Нуте-с? — с любопытством спросил Аболин. — Умалишенный я, или как? Что теперь скажете, Аркадий Петрович?

— Так это мы, значит, сейчас… — пробормотал поручик, изображая вовсе уж одурелый вид.

— В натуральнейшем семьсот сорок четвертом году, — кивнул Аболин. — Времечко, надо вам сказать, интересное… Прогуляться не желаете? У меня тут и одежда подходящая имеется, и своя собственная, и для гостей. Эвона, какая красоточка плывет! И ведь из простых… Они, знаете ли, иногда очень даже сговорчивые… В хороший трактир завернем, винца отпробуем… А?

Он улыбался, словно форменный победитель — собственно, имел полное право считать себя таковым.

Возможно, поручик и принял бы приглашение — но время поджимало, времечко. В их распоряжении двое суток, тут каждая минута на счету…

И потому он отступил от окна, пошатнулся, ухватил Аболина за плащ, буквально взмолившись дрожащим голосом:

— Нет… Потом… Увезите меня назад…

— Ну да, конечно, — сказал Аболин спокойно и деловито. — В первый раз впечатление производит нешуточное… — он захлопнул окно. — Бросайте плащ, пойдемте на середину.

Когда они снова оказались в гостиной ничем не примечательного замоскворецкого домика, поручик, продолжая игру, схватил первую попавшуюся бутылку, налил себе полный стакан (даже перелив на скатерть), осушил залпом, упал в кресло и папиросу из портсигара вынул, старательно изображая некоторое дрожание рук.

— Ну как, убедились? — прямо-таки отеческим тоном поинтересовался Аболин. — Ну, покурите… А теперь можно еще стаканчик, да и я выпью. Удачно обошлось: и в истерику вы не впали, и в окно сигать не стали… Нервишки у вас крепкие. Лишний раз убеждаюсь, что вы мне подойдете. Вот так оно и обстоит, Аркадий Петрович, можно, знаете ли, очень даже свободно путешествовать из столетия в столетие, нужно только знать, как…

— Это вы… придумали?

— Да что вы! — махнул рукой Аболин. — Куда уж мне! Есть головы и поумнее. А я — так… управляющий торговой компании…

«Значит, пешка, — подумал поручик. Ну что же, теперь , думается, Особый комитет свое решение отменит — коли уж появилась такая возможность…»

Он погасил в пепельнице докуренную папиросу и сказал деловито:

— Это впечатляет, конечно. Поразительно… Вот только одного я не пойму: какая тут коммерция? И в чем заключается? И как извлечь прибыли? Сукна с ситцами возить туда-сюда? Нельзя же там продавать то, чему там быть не положено…