Александр Бушков - Чернокнижники

С рассветом он был уже на ногах, полностью одетый, с кобурой под камзолом — что-то именно сегодня должно произойти, так что следует быть готовым и защищенным в случае чего…

Однако ждать пришлось еще часа два: во все времена помещики не спешили к завтраку ни свет ни заря. Удержав себя от бесцельного блуждания по комнате, он сидел у окна и курил трубку, глядя на густой, сбросивший листву лес, вплотную подступавший к тыльной стороне особняка. В доме попросту нет подходящих помещений, где уместилась бы «карета» — но должны же в лесу отыскаться подходящие опушки, как не раз уже случалось в самых разных временах… Не могут же…

Тихонечко скрипнула дверь: в гостиную просочился ливрейный лакей и склонил голову:

— Вашу милость просят к завтраку…

Показалось Савельеву после этакой ночи, или взгляд у холопа в самом деле как-то непонятно вильнул . А, наплевать! Лишь бы появилась какая-то определенность…

Постаравшись придать себе самый непринужденный вид, он остановился в дверях столовой, поклонился:

— Доброе утро, господа. Доброе утро, Татьяна Сергеевна.

И моментально отметил, что диспозиция какая-то странная. В противоположность всем прежним трапезам, на которых он здесь присутствовал, за столом сидел один только Тягунов, бесцельно теребя лежащую перед ним большую салфетку, смятую в ком. Князь сидел в дальнем углу, на диване, Издольская стояла рядом — а ее мнимый братец расположился у стены справа. И тут же поднялся при виде Савельева. Лица у всех вроде бы спокойные, только Нина свет Юрьевна что-то очень уж беспокойно прикусывает губы…

— Проходите, голубчик, проходите! — любезно откликнулся князь. — Что же вы в дверях-то, будто бедный родственник…

Савельев сделал шаг, другой, третий… Остановился — Липунов, издав торжествующий возглас, прицелился в него из английского «бульдога».

— Что за дурацкие шутки? — поморщился Савельев, сохраняя на лице полное спокойствие.

— Оглянитесь, — предложил Липунов.

Савельев оглянулся. Там, где он прошел, остались синие отпечатки подошв — словно подошвы ему кто-то намазал краской.

— Стойте на месте, — скомандовал Липунов. — И без фокусов!

— Да, вот именно, — поддержал князь. — Этот господин настроен очень решительно, я всерьез опасаюсь, что в случае… недоразумения он и впрямь стрелять начнет. Так что вы уж, Аркадий Петрович, или как вас там, его указания-то выполняйте, коли жизнь дорога…

Он смотрел, пожалуй, даже весело, ухмыляясь с нескрываемой издевкой. Липунов и его гражданская супружница — откровенно злобно. Один Тягунов сохранял полнейшее бесстрастие, медленно переводя взгляд то на одного, то на другого, и по его лицу невозможно угадать, какие чувства им сейчас владеют.

— Выверните карманы, — тем же холодным, решительным гоном распорядился Липунов. — Вот так… Теперь распахните камзол, чтобы я посмотрел, нет ли оружия за поясом…

Савельев проворчал:

— Что я вам, турецкий янычар, оружие за поясом таскать? Оставьте уж… А то и впрямь пальнете сдуру… Вы не водочку ли кушали в неумеренных количествах?

И распахнул камзол, прижав левую полу так, чтобы скрыть и кобуру, и наплечный ремень. Спросил напористо:

— Может, мне еще и панталоны снять? Однако при даме неудобно как-то…

— Оружия нет, — констатировал Липунов. — Но все равно, оставайтесь на месте. И не дергайтесь, иначе пристрелю…

— Да что я вам такого сделал, что вы в меня пистолетом тычете? — произнес Савельев, прибавив в голосе возмущения. — Ваше сиятельство, что происходит?

— Что вы, милый мой, делали нынче ночью? — спросил князь вроде бы безразличным тоном.

— Спал, — сказал Савельев. — Прямо-таки мертвым сном.

— А вот и неправда, — вкрадчиво сказал князь. — Это все прочие от меня до последнего поваренка, мертвым сном спали, как явствует из их расспроса. А вот вы, очень похоже, бодрствовали, и не просто, а забрались в покои к одному из моих гостей…

Липунов усмехнулся:

— Знаете ли, Аркадий Петрович, у меня в комнатах кое-где порошочек по полу рассыпан… Никакого волшебства, обыкновенная химия. А здесь, у порога, я четверть часа назад рассыпал другой порошочек. Который ваши подошвы окрасил в синий — исключительно оттого, что вы ступали по первому…

Голова у Савельева, несмотря на дурно проведенную ночь, была ясная. Он не чувствовал особого замешательства — наоборот, следовало переходить в контратаку.

— Ну как же, как же… — протянул он насмешливо. — Как писал в одном из своих стихотворений великий наш ученый Михайла Васильевич Ломоносов, «В земные недра ты, химия, проникнешь взора остротой…» Интересные у вас забавы, право. Только к чему их затевать здесь, в доме нашего гостеприимного хозяина?

— Потому что вы сразу оказались у меня на подозрении, ищейка полицейская, — отрезал Липунов. — И подозрения блестяще подтвердились… Вы старательно шарили по моим вещам…

— Ну да, — сказал Савельев с самым спокойным видом. — Шарил, не стану отрицать перед лицом столь неопровержимых улик. Я университет не кончал, но кое-какое образование получил, и к наукам отношусь с почтением…

— Поразительная наглость, — не без легкого восхищения произнес князь, переглянувшись с Ниной. — Вы вот так вот лихо сознаетесь?

— А почему бы и нет? — усмехнулся Савельев. — Я же не в преступлении каком сознаюсь… Ну да, каюсь, из нездорового любопытства проник ночью в покои вашего уважаемого гостя, осмотрел его вещички. Но ничего не взял. Где же тут преступление? Некоторое нарушение правил хорошего тона, и не более того…

— При других обстоятельствах — возможно, — сказал князь уже серьезно. — Но поскольку предприятие наше, как бы удобнее выразиться, не вполне обычное, то, сами понимаете, подобное… любопытство и в самом деле предстает в самом плохом свете. Полицейский высмотрень нам тут совершенно ни к чему, к какому бы столетию он ни принадлежал. Вот кстати. Вы ведь какого-то сонного зелья наверняка в пищу подсыпали? Судя по тому, что мертвый сон сморил всех, кроме вас? Что-то это не похоже на простое совпадение…

— Подкупил я ваших поваров, уж не посетуйте, Федор Федорович, — сказал Савельев прямо-таки безмятежно. — Мялись, но прельстились златом — в конце-то концов, это не отрава, не смертное зелье, а всего лишь сонный порошок… Насколько я могу судить по виду, все присутствующие чувствуют себя прекрасно…

— Наглость и впрямь поразительная… — процедил сквозь зубы Липунов, не отводя револьвера.

— А это не наглость, — спокойно сказал Савельев. — Это разумная предосторожность. Почему вы так упрямо считаете меня полицейским агентом? Только потому, что я смотрел ваши вещи? А других побуждений вы совершенно не усматриваете?