Маркус Хайц - Война племен. Проклятые земли

Нармора закрыла глаза.

— А мы сможем вдвоем исцелить его? — хрипло спросила она.

— Обещаю. Если мы объединим усилия, у нас все получится. — Волшебница с облегчением вздохнула, догадавшись, что Нармора уже готова согласиться. — Но это будет возможно, только если мы в течение половины солнечного цикла проведем ритуал исцеления, позволяющий вывести из тела волшебный яд. Ты должна учиться днем и ночью, Нармора. — Андокай осторожно дотронулась до круглого животика подруги. — Как думаешь, ты справишься?

— Да, — уверенно ответила полуальвийка. — Я хочу, чтобы наш ребенок узнал своего отца, и уж точно не желаю, чтобы он видел, как плачет его мать, рассказывая о своей утраченной любви. — Отпустив руку Фургаса, она сжала кулаки. Белки ее глаз почернели, и глаза превратились в две черные дыры. По лицу потянулись тонкие линии-паутинки, словно кожа покрылась глубокими трещинами. — Я спою своему ребенку, как умрут те, кто повинен в этом. И смерть их будет нелегка.

Родарио, лежа в кровати у противоположной стены комнаты, молча наблюдал за происходящим. Голова по-прежнему болела — удар дубинкой был не лучшим событием в его жизни, и от такого опыта актер предпочел бы отказаться. Родарио не обижался на Нармору за то, что она не поинтересовалась его самочувствием. Наверное, он вел бы себя точно так же, если бы его возлюбленная лежала перед ним без сознания.

Волшебница не исцелила его заклинанием — это Родарио понимал прекрасно, даже несмотря на свое состояние. Он смутно помнил, как его принесли сюда стражники, как кто-то промыл и перевязал его рану. Но кто это был? Он помнил лишь руки, лицо же позабылось.

Словно почувствовав на себе его взгляд, Андокай повернулась.

— Тебе уже лучше, Родарио?

Актер тут же притворно улыбнулся, чтобы волшебница не подумала, будто он слабак.

— Хорошо. Значит, ты можешь вернуться домой.

Родарио помрачнел.

— Я и так понял, что вы не хотите, чтобы я был рядом.

Осторожно выпрямившись, он переждал, пока пройдет приступ головокружения, а потом поднялся и подошел к Нарморе.

Полуальвийка, видимо, уже успокоилась: исчезли чернота глаз и трещины на коже — наследие ее матери, проявлявшееся в те моменты, когда она теряла над собой контроль. Теперь Нармора выглядела как обычная, хоть и очень красивая беременная женщина.

— Прости, что я раньше не поздоровалась с тобой. Конечно, я и за тебя испугалась тоже, но…

— Ни слова больше. — Родарио поднял руку. — Я все понимаю.

Волшебница сцепила руки за спиной.

— Ты сможешь продолжить работу Фургаса?

— Я? — Актер несколько опешил. — Вы хотите, чтобы этот город строил мим? — Впрочем, он мгновенно передумал. — Я… с удовольствием попробую.

— Нечего тут пробовать. Работать надо, — перебила Андокай. — Если ты думаешь, что не справишься с поставленной задачей, лучше скажи об этом сразу, и я найду другого начальника строительства.

Зная, что волшебница готова заплатить за эту работу огромные деньги, Родарио осмелел.

— Почтенная Андокай, я глубоко польщен тем, что могу выполнять работу своего друга, по крайней мере до тех пор, пока он не придет в себя. — Актер картинно шаркнул ножкой. — Я с удовольствием отложу реконструкцию собственного театра и премьеру написанной мною пьесы…

— Хорошо, — остановила поток его излияний волшебница. — Иди домой, отдохни и завтра утром отправляйся на стройку. Промедлений в работе быть не должно. — Она повернулась к Нарморе. — Я прикажу, чтобы твои вещи перенесли во дворец. Ты можешь выбрать любую комнату, здесь достаточно помещений.

— Я останусь рядом с Фургасом. Эта комната достаточно большая и…

— Нет, — покачала головой Андокай. — Ему нужен полный покой, а мы и без того слишком долго разговариваем, тревожа его нашими голосами. Фургас может услышать нас и разволноваться, тогда его сердце забьется сильнее, разнося яд по всему телу. А это, вероятно, приведет к смерти. — Она подтолкнула Нармору к двери. — Раз в день ты сможешь побыть рядом с ним в течение часа. Ты можешь держать его за руку, но разговаривать с ним нельзя. Ты будешь рядом. Но молча. — Волшебница открыла дверь, и Джерун, загораживавший проход, отошел в сторону. — Я сделаю еще кое-что и после присоединюсь к тебе, — пообещала она.

Нармора провела Родарио к воротам.

— Как думаешь, ты сможешь выяснить, есть ли еще ученики Нод’онна в Пористе? — спросила она по дороге. — Может быть, ты переоденешься и разузнаешь? Твое мастерство актерской игры не знает себе равных.

Родарио ухмыльнулся.

— Ну конечно. Поброжу ночью по переулкам. — Он пожалел об этих словах в тот самый момент, когда они слетели с его губ. Но, вспомнив о Фургасе, лежащем без сознания, актер преисполнился мужества, которое так хорошо изображал на сцене. — Ладно. Я замаскируюсь так, что никто не посмеет ко мне притронуться, — решил он. — Вскоре волшебница узнает, где скрываются эти отродья, и уничтожит их!

— Нет. Ты должен рассказать об этом мне, а не ей.

По ее лицу Родарио все понял.

— Ты хочешь отомстить за мужа? Думаешь, это подходящая задача для беременной полуальвийки?

— Я чувствую в себе достаточно сил, чтобы вступить в бой даже с Джеруном. — Открыв калитку, Нармора взяла Родарио за руку. — Обещаешь помочь?

Кивнув, он обнял девушку и оглянулся. Вокруг никого не было.

— Обещаю.

Махнув на прощание рукой, Родарио ушел.

Только сейчас, оставшись один, он решился разжать правую руку. Там осталось немного той странной жидкости, которой был смазан меч напавшего на Фургаса типа. Родарио испачкался, когда грабитель с мечом спросил у него, он ли Фургас.

Актер поднес руку к глазам. Ярко-желтая жидкость светилась в темноте, и почему-то она показалась Родарио знакомой. Да и никаких символов на мече нападавшего он не заметил. Почему же волшебница об этом сказала? Единственное, что из его воспоминаний совпадало с тем, что рассказала Андокай, так это то, что оба грабителя искали Фургаса.

«Может быть, тут кроется какая-то тайна?»

Родарио решил, что распутает загадочное дело, хотя втайне и надеялся, что не узнает ничего, что могло бы осложнить его жизнь в Пористе.

Пояс, на котором повис Тунгдил, затрещал. От неожиданного рывка, помешавшего ему нырнуть в спасительную воду, у гнома перехватило дыхание, но горячая боль в груди и плече, куда вонзились альвийские стрелы, не позволяла гному потерять сознание.

Наверху послышалось тяжелое дыхание — альвийке трудно было управиться с его весом. Ей не хватало сил, чтобы вытащить его на ступени. Нападавшая позвала на помощь, и Златорукий догадался, что вскоре к ней кто-то присоединится и вдвоем они его точно вытянут.