Танит Ли - Восставшая из пепла

Когда я выбрала этот нож, меня никто не остановил и не посмеялся, хотя Маггур все еще лежал в своем укрытии. Несмотря на бесславный конец моего боя, в начале его я причинила немало изощренного вреда противнику — в основном своим боевым кличем, с которым я ринулась прямо в гущу охранников, вращая длинным ножом во все стороны сразу. На самом деле все обстояло не совсем так, но я не обсуждала этого. Им нравилось, что я своим боевым безрассудством не хвастаю.

Но, думаю, никто из них больше не считал меня женщиной. Ибо женщины, которые ехали с ними, использовались как проститутки, и мужчины говорили о них при мне совершению не стесняясь — не ради поддразнивания или похвальбы, а словно забыли про мой пол и ожидали, что следующий анекдот расскажу я.

Одежду они сменили все. Дарак надел черное, остальные темно-синее и зеленое, снятое с трупов или припасенное загодя. Разбойники, ехавшие в качестве охраны, тоже переоделись, но старались пока можно не закрывать лица масками. Только я осталась неизменной, цветастой странностью.

Мы уже два дня двигались по равнинам, когда я зашла в шатер к Дараку.

Там будут, как я знала, его капитаны, но положение вещей теперь стало иным. Когда я войду, никто и ухом не поведет из-за того, что я женщина.

Из шатра слышались разговоры, смех и звон пущенного по кругу бронзового кувшина с пивом.

Я подняла полог и вошла.

Шатер был большим и изнутри разрисованным. На коже намалевали красного бегущего оленя, а наверху — солнце с лучами, означавшее мощь. На покрытом прекрасными коврами полу стояли низкие стулья, и я узнала уже знакомый мне резной стол. Сидевшие за ним пятеро мужчин подняли головы, интересуясь, кто к ним пожаловал. Дарак пристально посмотрел мне в лицо, а потом продолжил говорить про то, о чем вел речь. Наплевав на то, что меня проигнорировали, я подошла к свободному стулу — скорее табурету, чем стулу, и села.

Прочие последовали примеру Дарака. Не обращая на меня внимания, они продолжали разговор — сложные планы, которые на самом деле были в сущности очень простыми — о том, как им следует везти добро по Южной Дороге, частично распродав его еще до прибытия в Анкурум — их цель — и о том, что надо сделать в самом Анкуруме. Это была опасная авантюра. Глаза у них горели. Кувшин шел по кругу, и я взяла его, когда он дошел до меня, и, просунув под складки шайрина, выдула полный рот через один из носиков в его стенках. Я не хотела этого напитка, но пропустить этот кувшин — один из символов — было не так-то просто. Я проглотила тягучее горькое пойло, желая только одного — выплюнуть его, а затем передала кувшин разбойнику, которому он предназначался. Возникло недолгое молчание. Затем Дарак встал. Он выглядел непривычно благородным в черной тунике, черных легинах и сапогах.

— Выпейте и шагайте, — любезно предложил он своим капитанам.

Дискуссия была окончена. Они обсудили все пункты, но я догадывалась, что обыкновенно такое заседание продолжалось бы намного дольше. Они доводили до блеска детали, наверно без надобности, рассказывали анекдоты и байки о других предприятиях и очень крепко пили.

Теперь же мужчины поднялись, беспокойно прошли мимо меня, и едва выбравшись из шатра рассмеялись, неуклюже затеяв какую-то возню.

— Что угодно богине?

Говорил он резко, чувствуя себя так же беспокойно, как и они.

— Услышать, какие у вас планы. Я устала узнавать только за миг-другой до того, как мы тронемся.

— Тут шел разговор между вождем и его людьми. Не для богинь.

Я могу теперь уйти, освободиться от него. Я должна уйти, должна освободиться, думала я. На мне и так уже кровь, и будет еще, если я не уйду. И он не хочет меня.

Но я ответила непринужденно:

— Боги должны быть везде, Дарак. В следующий раз ты не станешь выпроваживать их, когда я войду.

Он подошел ко входу в шатер и выплеснул в траву остатки пива. Войдя обратно, он опустил полог, завязал его и принялся раздеваться, готовясь ко сну. Было что-то оскорбительное в том, как он это делал. Все мускулы играли, отблески жаровни на его обнаженном торсе были глумлением надо мной. Он принялся медленно, с большой осторожностью снимать с себя сапоги. — Полагаю, ты останешься, — сказал он.

Эти мужчины и женщины ценили свой пол; в сексе у них всегда присутствовали достоинство и сопротивление. Он ожидал, что я развяжу полог и выйду, печатая шаг, с негнущейся от ярости спиной, но для меня это не имело никакого значения.

— Останусь, — согласилась я.

Он встал и быстро подошел ко мне, схватил меня за руку, и его пальцы впились мни и кожу, как железные когти.

— Ты заставила гору гореть?

Это поразило меня: снова оно, суеверие, разъедавшее ему душу.

— Нет, — сказала я.

Но сама была не уверена. Проклятье вышло со мной из вулкана, так мне пообещал Карраказ.

— Деревни, все они. Во второй раз от них ничего не останется, — сказал он.

Я коснулась свободной рукой его лица.

Теперь он принялся совершенно спокойно и умело раздевать меня. Когда все оказалось на ковре, он подошел к жаровне и опустил на нее крышку.

Свет превратился в дымно-пурпурный.

— Сними маску, — приказал он мне.

Тут я ощутила предельный страх. Прежде чем я успела шевельнуться, он подошел ко мне, зажал мне руки и стащил маску. Лицо мое овеял воздух, прохладный и обжигающий одновременно. Я пронзительно кричала, пытаясь вырвать руки и закрыться ими, плотно зажмурив глаза. Его рука твердо накрыла мне рот и ноздри, заглушив крик. Казалось, я не могла дышать и теряла сознание, все еще борясь, словно рыба в агонии на крючке. Все мое существо, казалось, состояло из борьбы и ужаса, а за закрытыми веками я видела то зеркало под вулканом, и дьявола-демона — зверя, глядевшего на меня из него своими выжженно-белыми глазами.

Полагаю, ему от этого было хорошо. Он побеждал мой страх, а заодно и свой собственный. Я ощущала его как бы со стороны, и это вызывало отвращение.

Я приплыла из тьмы обратно в шатер. Не знаю, сколько это продолжалось, но, думаю, недолго. Он лежал около меня и вложил мне в руку шайрин. Я понимала его, и то, что он сделал, но тогда мне это было все равно. Я крепко сжимала шайрин, но не надевала его. Слезы текли по моим волосам, но казалось, что проливала их не я.

— Ни один мужчина и ни одна женщина на могут спать друг с другом так, как вы, — сказал он. — У этого, — он коснулся шайрина, — есть собственное лицо, глядящее на меня. Надевай маску с другими, но не со мной. Я уже видел тебя. Ты не можешь таиться от меня; все твои красоты, уродство, странность и непохожесть — мои по праву, если я имею право на твое тело. — Его рука скользнула между моих бедер, но не к промежности. — Ты не боялась дать мне обнаружить в темноте это, или скорее обнаружить его отсутствие. Женщина, но не человек. Слушай, — сказал он, но после этого замолчал. Он нагнулся и поцеловал меня в губы, чего никогда раньше не делал. Я открыла глаза. Его лицо, столь близкое к моему, было мягким, почти нежным. На нем не проглядывало никакого отвращения. И поэтому жизнь всколыхнулась во мне. Я увидела, что он освободил меня от чего-то, по крайней мере в отношениях с ним, но конечно также и сковал меня. Для меня это было счастьем, а для него победой — над нами обоими. Но ничто не имело значения. Я дала шайрину упасть, и обвила его руками.