Танит Ли - Восставшая из пепла

— Погреба, — повторила я, — а под ними темницы, Мазлек?

Я увидела, что он словно наткнулся на стену, так же, как и я.

— Да, — согласился он и уставился на меня.

Ни он, ни я не говорили об открытии, которое пришло так внезапно. Это было невероятным, немыслимым. Эта башня — «Подарок мне от бывшего Джавховора Эшкорек Арнора», — как сказал Вазкор, — владение Вазкора, его крепость, его защита, — тюрьма.

— Мазлек, — сказала я. — Когда стемнеет. В первом часу, тогда должно быть тихо.

И он кивнул, так что мне не понадобилось больше ничего говорить.

В ту ночь я собиралась вообще не спать, но усталость заставила меня прилечь на занавешенную постель, и я дремала и опять просыпалась, страшно вздрагивая. Сны — лица, белые с открытыми глазами, пристально глядящими, каменная чаша и пляшущее в ней пламя… Скребущийся в дверь Мазлек. Я стащила себя с постели. Я испытывала боязнь, отяжелела от страха. Я открыла дверь, и он стоял там, с едва горящим светильником в одной руке и обнаженным ножом в другой.

— Богиня, — доложил он, — я расспросил воинов Вазкора, как пройти в винные погреба. Не так низко, как нам понадобится спуститься, но, как мне подумалось, достаточно близко. Примерно час спустя я сходил туда и тщательно все обыскал. Казалось, что никакого способа попасть еще ниже нет, но мне повезло. Из кухни в погреба спустилась по лестнице старуха.

— Она увидела тебя, Мазлек?

— Нет. Я спрятался, но в этом в общем-то и не было нужды. По-моему, у нее слабое зрение, а с разумом и того хуже. В погребе есть выдвижная панель и лестница за ней.

— Она открывается только для нее?

— Нет, богиня. Когда она вернулась и снова ушла, я пощупал там — стена-блудница открывается для всякого, — он на мгновение умолк, свет мягко мерцал у него на маске. А затем он сказал:

— Она несла еду, похлебку в чаше. Когда она вернулась, то не принесла ее с собой.

— Мазлек, — сердцебиение у меня в груди причиняло жгучую боль.

— Если ты предпочитаешь остаться здесь, богиня, я схожу туда один.

— Нет, — отказалась я.

Он кивнул и повернулся к лестнице, и я последовала за ним.

Даже тогда я не верила в это — не могла позволить себе поверить. И все же я знала, с отчаянной уверенностью. Каждый шаг вниз заставлял с нетерпением сделать следующий, но одновременно меня мучил страх.

Путь был долгим. Внезапно мы достигли черного сводчатого помещения, где хранили вино и масло, и, почти загипнотизированная бесконечными винтовыми лестницами, я споткнулась. Мазлек поддержал меня, и я вцепилась в его руку.

— Мазлек, — хрипло прошептала я, — ты считаешь, что заключенный здесь — именно тот, кто, как я считаю, тут сидит, — или я сошла с ума?

— Асрен, Феникс, Джавховор Эзланна, — прошептал он так же хрипло, как и я.

Я с трудом выпустила воздух.

— Да, Мазлек. Да.

Его рука легла на полуневидимые бороздки в стене. Я думала, она не откроется, и чуть не закричала, но раздался тихий скрежет, и темный камень повернулся в сторону. За ним свет скользнул по изношенной лестнице в тридцать ступенек, которые я невольно сосчитала, обуздывая свою истерию, когда мы спускались. Мазлек тоже шел нетвердой походкой, и я слышала его дыхание, хриплое и неровное.

Здесь царил запах смерти — запах гробницы.

Мы достигли каменного пола; по обе стороны — тесно сдвинутые стены — узкий ход. А в конце хода — деревянная дверь, просто запертая снаружи на засов. Мы остановились, уставясь на дверь, и стояли там, окаменев. Затем я подбежала к двери, ломая ногти, когда дергала засовы, и через секунду Мазлек тоже очутился там, помогая мне.

Дверь дернулась, и мы распахнули ее.

Дрожащий свет светильника запрыгал по крошечной прямоугольной камере без окон, застланной вонючей мешковиной. Лицом к нам сидела, скрестив ноги, фигура, прикрытая грязными лохмотьями. Молодая, мужского пола и безмолвная. Светлые волосы, грязные и свалявшиеся, лежали на плечах спутанными кудрями. Лицо медленно поднялось, улавливая отблеск света. Иссиня-черные глаза заглянули в мои. И под грязью — изящество, изваянное, возможно, слишком тонко, красота, ничуть не женственная…

— Мой государь, — прошептала я. — Асрен…

Я сделала шаг вперед, но на плечо мне упала грубая и обжигающая рука Мазлека.

— Нет, богиня, — голос у него был таким же напряженным, давящим, как и его пальцы.

— Почему?.. Почему, Мазлек? Пусти меня.

Но я уже поняла. Ни он, ни я не могли удержать меня на краю пропасти, в которую я упала.

Юноша в прямоугольной камере издал слабый кулдыкающий стон и отпрянул от зарева светильника в угол, где и свернулся в защитной позе зародыша. Я стояла в дверях совершенно неподвижно, с Мазлеком позади меня, и без всякой цели впереди — ибо мы уже нашли то, что искали — Асрена, Феникса, Джавховора: но за этими глазами — ничего; за этим лицом — ничего. Безмозглое, беспомощное, стенающее существо, застрявшее в теле, которое мы помнили.

— Где он? — спросила я Вазкора.

— Кто?

— Джавховор, мой муж. Он был со мной до прихода Опарра.

— Джавховор исчез, богиня; он больше не потревожит тебя.

Стоя там, в дверях, я вспомнила многое. Вспомнила, что за все это время Вазкор ни разу не говорил о нем как об умершем. Вспомнила версию Вазкора, что Асрен пытался отравить меня и потому я заболела, — версию, которой я даже тогда не поверила. Вспомнила подземно камеру с ее драпировками и замусоренным полом, а в центре из золота и драгоценных материалов — фантастический гроб — пустой гроб. Вспомнила совещание в За, где покойный Верховный владыка Эшкорека закричал на меня: «Вазкоровская шлюха-ведьма!». И эти слова приобрели новое значение, ибо он, должно быть, знал, кого же отправили гнить в его башню-крепость — его примирительный подарок узурпатору. Вспомнила потерянное слово в украшенной самоцветами книге про зверей. Вспомнила…

— Богиня, — окликнул меня Мазлек.

— Да, — отозвалась я, — да, я знаю.

Я снова уставилась в камеру. Существо, которое ранее было Асреном, распрямилось и лежало на мешковине спиной к нам. Все мое тело сделалось одной пульсирующей раной жалости и отвращения — я ничего не могла с этим поделать, ничего.

— Мазлек, — прошептала я, — что же дальше? Мы не можем оставить его здесь…

— Да, богиня. Но он — словно ребенок. И боится. Если я заберу его силой, он закричит, разбудит стражу коменданта и шакалов Вазкора.

— Как ребенок, — повторила я.

Мне снилась, что я была с Асреном, странный сон, ибо, хотя я и знала, что это он, он казался немногим старше ребенка…

Теперь он повернулся и лежал лицом ко мне. Пустые иссиня-черные глаза следили за покачиванием у меня на волосах желтых шелков. Я взяла у Мазлека нож и перерезала одну из прядей. Войдя в эту вонючую камеру, я содрогнулась, но подавила свое отвращение. Оно было столь маловажным. Если я любила, то должна по-прежнему любить… Я протянула желтый шелк с мерцающим на конце пряди янтарным бледно-желтым ноготком. Он глядел на него стеклянным взглядом и не отшатнулся от меня, когда я опустилась на колени рядом с ним. Одна рука поднялась, погладила сияющую игрушку. В широко раскрытых глазах мелькнула искорка интереса. Я вложила прядь ему в руку.