Сергей Лифанов - Приют изгоев

А желтая полоса Отмелей внизу вопреки его опасениям не приближалась. Она скользила куда-то вбок и назад, и Батен сообразил, что крыло уходит все дальше в сторону Океана. А потом Ланис, висящий под ним словно прыгнувший из-под купола ярмарочного балагана, да так и застывший в полете акробат, отклонился в сторону, от чего само крыло повело в другую сторону и плавно повернуло назад. Батен, подняв голову насколько было возможно, увидел громаду Стены во всем ее диком великолепии — и это было величественное зрелище, подобного которому Батен никогда не видел и уже не увидит… Нет, не так: увидеть-то увидит, и не раз, наверное, и разглядит все в подробностях, и увидит больше) чем в этот короткий первый свой полет, но это уже будет нечто другое. Другое по ощущениям, привычное, возможно, даже примелькавшееся. Во всяком случае — это будет уже не впервые.

…Когда полет крыла выровнялся, и Батен научился воспринимать окружающее, он стал замечать и фиксировать отдельные детали. Сразу же бросались в глаза многочисленные следы обжи-вания Стены людьми.

Распределены они были неравномерно. Вверху, сразу после старта крыла, Батен наблюдал их во множестве в виде живописно смотрящихся издали поселков-террас и связывающих их дорог, наклонных полос транспортных «кишок», каких-то деревянных решетчатых конструкций, между которыми на длинных канатах двигались платформы с грузами и людьми — это было что-то вроде паромов, связывающих одну деревню с другой и двигавшихся вверх и вниз посредством водяных мельниц, которые приводились в движение водопадами. Некоторые водопады работали на приводы, поднимающие и опускающие клети с людьми и грузом, другие — вращали колеса, на которых непрерывным кольцом были завязаны короба с сыпучими грузами, вываливающимися прямо на подмостки или в телеги и тачки. Водой же, с помощью спирально закручиваемого гребнистого вала вода доставлялась наверх; такие приспособления Батен видел в деревнях, но там их вращали домашние животные, а тут сама вода поднимала воду… По наклонным лоткам, куда направлялись потоки отработанной воды, как по руслам рек, вниз так же перемещались грузы и люди… Словом, таласары использовали воду как могли и по-разному в зависимости от обстоятельств… И тут и там вдоль Стены поднимались и опускались цветные баллоны наподобие того, что он видел на площадке, парили крылья и даже просто одиночки на плоских или круглых куполах. Словом, движение вдоль Стены во всех направлениях было оживленнее, чем на улице Столицы в ярмарочный день.

Вскоре, однако, обжитое пространство — таласары называли его Верхней Полумилей — закончилось и сменилось диким пейзажем — стелющимися вдоль Стены деревьями, голыми скалистыми выходами, пустыми террасами; сюда таласары еще не добрались или просто не сочли необходимым заселять и осваивать эти земли. Впрочем, не совсем. Кое-где возле пещер и на террасках, прижавшись к скалам строения — видимо, это были небольшие рудные поселения; к ним тянулись тропы и транспортные нити, вливающиеся в Большую Дорогу, извилистой линией неровными уступами спускающуюся с самого верха, от Второго форта до Отмелей. Батен уже знал, что таких дорог на Стене как раз по количеству фортов — три, и они так и зовутся: Первая Большая, Вторая и Третья.

…Животного мира Стены с того расстояния он разглядеть не мог, хотя очень хотелось. Он много был наслышан о разных диковинках. Например, о деревьях, которые стелятся вдоль Стены на целые мили, цепляясь за нее ветками, которые превращаются в корни; эти деревья сами… Только однажды Батен заметил какое-то движение — это было, насколько он мог видеть, стадо небольших животных, довольно прытко перескакивающих с места на место; наверное, это были местные горные козлы — архары. Да пару раз промелькнули довольно крупные птицы или животные, перелетающие с кроны одного расстилающегося по Стене дерева на другое. Батен вспомнил своего знакомца — малпу Тхора — и ему стало немного неуютно. Стаи птиц — это единственное, что из живности тут водилось в изобилии.

…Крыло опускалось широкими кругами по очень пологой спирали и Стена то отдалялась, так что казалась простым сочетанием пестрых пятен без подробностей, медленно проплывающим мимо, то приближалась все стремительнее, выявляя детали и подробности, и быстро проносилась, сливаясь в мелькающие полосы, косо уносящиеся вверх и в бок. От этого слегка кружилась голова и чуть поджимало в паху. И тогда Батен прищуривался, стараясь не видеть этого мелькания.

…Вниз он старался поначалу не смотреть вовсе. Пока не понял, что это, как ни странно, гораздо легче и интереснее, чем он представлял. Он все еще боялся ощущения тошноты и страха Упасть. Но когда он наконец осмелился опустить глаза, то с Удивлением обнаружил, что Отмели, скользящие под ним, выглядели весьма красочно и привлекательно, и ему вовсе не страшно смотреть вниз. Наверное, Батен просто уже привык; к тому же близость Стены и ощущение зыбкости опоры под ногами, как когда они шли по тропе с Грусом и Волантисом, отсутствовало, и поэтому сознание, не в силах подобрать аналогии полету — ведь это было уже не падение — просто-напросто отключило инстинкты — и будь что будет!

Под ним медленно поворачивалась уходящая за горизонт широкая желто-зеленая полоса с нанесенным на нее по всей длине тонким геометрическим узором, иногда переходящим в неровные синие пятна. Точно ребенок рисовал пером на развернутом от горизонта до горизонта бесконечном отрезе ткани и по неуклюжести — или перо подвело — оставлял на нем кляксы. Да вдобавок, заливая зеленой краской отдельные квадраты, юный творец Отмелей неосторожно разбрызгал ее по всему полотну, нарушив задуманную строгость симметрии рисунка, но, сам того не заметив, придал ему прелесть непосредственности первого дня творения.

Какую-то действительно детскую радостность пейзажу внизу, конечно же, добавляло яркое солнце; и, несомненно, легкая эйфория, охватившая Батена. Небо было необычайно чистое, лишь чуть кое-где подернутое легчайшим муаром, уплотняющимся к горизонту.

И что странно, никакого ощущения высоты не было — медленно поворачивающийся рисунок ребенка-творца мог находиться и в нескольких ярдах, и в нескольких милях внизу. Просто он знал, что мили — ближе к правде, что ширина полосы ткани — от пяти до пятнадцати миль, что тонкие линии — это каналы, зеленые пятна — растительность, а голубые кляксы — лагуны, естественные озерца, разливы каналов, пруды.

…Людей с такого расстояния различить было, естественно, невозможно, но облепившие подножие Стены поселки, россыпями цветного бисера сверкающих на солнце крыш накиданные вдоль побережья, среди зелени, в узлах каналов, говорили о его присутствии. Так же, как намекали на присутствие и паруса на синеве Океана и белые бурунчики, отмечавшие направление движения кораблей.