Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

Почувствовавший себя вождем и героем Жером лихо мчался в бой под маршальской консигной, увлекая за собой жаждущих отомстить за Франциска Ландея и покрыть себя славой гвардейцев и дорвавшихся наконец до боя нобилей. Кривой Жиль и подчиненный ему отряд личной охраны маршала, отдав последние почести своему командиру, выдвигались поближе к холму, на котором стоял Луи.

Жиль был верным и честным, но никогда не блистал умом и понял последние слова Ландея слишком буквально. Он так и не догадался послать гонцов к Феликсу и Матею, оповестив их о смерти маршала и о том, что его консигной и жезлом завладел человек, которому нельзя доверить даже командование полком. Не проверил Жиль, и что творится в лагере, и чем занят Марциал, от которого, судя по всему, и явился убийца. Для любого мало-мальски искушенного в политике и стратегии человека было бы очевидным немедленно арестовать Марциала, остановить, хоть бы и пулей в спину, Жерома и передать командование Феликсу, Матею или Добори. Жиль же старательно, но медленно пробирался вперед через расстроенное неожиданной атакой собственной конницы расположение арцийских пехотинцев, с трудом сдерживая отчаянье. Он был слишком солдатом, чтобы позволить себе все бросить и предаться своему горю или, упаси святой Эрасти, ослушаться маршала. Ему приказали охранять Луи, и он думал только об этом.

А в это время арцийская кавалерия, сбившись в кучу и мешая друг другу, бестолково атаковала гоблинские построения, неся бешеные потери от бьющей с холма артиллерии и мушкетеров. А в это время Марциал объяснял начальнику охраны арцийского лагеря, что ему приказано ввести своих людей внутрь ограждения. А в это время хоть и изрядно потускневшая с уходом «Серебряных», но все еще грозная таянская кавалерия, спрятанная за холмом, ждала сигнала, чтобы ринуться вперед, мощными фланговыми ударами вынуждая арцийцев отступать по собственным следам, сминая свою же пехоту и артиллерию…

Годой был доволен. Немыслимое напряжение последней недели отступило, а ведь был момент, когда казалось, что битва проиграна. К счастью, ему все же удалось удержать Фредерика Койлу, хотя все висело на волоске. Одно дело — забавляться подобным образом в замкнутом пространстве, когда ничто не отвлекает, твой «друг» находится в непосредственной близости, а за дверью стоят дюжие гоблины, всегда готовые схватить пленника, если тот, паче чаяния, сумеет сорваться с привязи. Куда труднее подчинить чужую волю на расстоянии, одновременно решая множество других задач. Нет, с Койлой ему решительно повезло. Граф был храбрым человеком, но муки совести и ужас перед содеянным сыграли с ним злую шутку, расчищая дорогу очередным заклятиям. Регент отдавал себе отчет, что удержать на подобной сворке кого-то вроде Рене или Шандера он бы не смог, даже если бы ему и удалось подчинить их на какое-то время. Что ж, уменье выбрать самое слабое звено в чужой цепи всегда было главным и в политике, и в военном деле.

Годой поднял окуляр, с удовольствием наблюдая, как разгоряченные арцийцы, неся чудовищные потери, раз за разом бросаются на гоблинские каре. Все было готово, оставалось дождаться вестей от Марциала. Михай искренне сожалел, что сговаривался со столь изумительным подонком не лично, а через ныне уже покойного графа Койлу.

Не забыть бы потом объяснить арцийским нобилям, что посол Базилека, свято уверовавший в империю от Последних гор до Атэвского пролива, пошел во имя великой цели на мученическую смерть. Это даст тем, кто почитает себя порядочным, повод уговорить собственную совесть. Впрочем, с арцийцами после сегодняшнего вряд ли возникнут сложности. Самые упрямые и тупоголовые останутся на Лагском поле, остальные легко и непринужденно переметнутся к победителю, буде победитель позволит им это сделать.

— Ваше величество! — Среди тарскийцев с начала похода действовал строжайший приказ именовать регента только так. — Гонец от герцога Марциала. Лагерь взят.

— Хорошо, — почти равнодушно кивнул регент и взмахнул черным платком с алой каймой. — Кавалерия, пошла!

— Проклятый! — Возглас, столь неуместный в устах Архипастыря, никого не удивил. Не до того было. Тяжелая арцийская конница, зажатая между двумя крыльями все еще непревзойденной таянской кавалерии, побежала, сминая собственных мушкетеров, с ходу врезалась в запаниковавших ополченцев, пронеслась через них, оставив на поле сотни затоптанных, и нарвалась на кинжальный огонь пушек, еще час назад бывших своими. В адской круговерти взлетали на дыбы и заваливались на спину кони, кричали и ругались сброшенные на землю всадники, стонали раненые, а те, кто еще был в седле, налетали друг на друга и, не в силах удержать обезумевших лошадей, проносились по телам своих же товарищей.

Паника и лагерные пушки делали свое дело, превращая гордых воинов в обезумевшее стадо. Ополченцы, те и вовсе, потеряв голову, побросали оружие. То, что творилось на Лагском поле, не могло привидеться и в кошмарном сне. Но и этого было мало. Годой, дождавшись своего звездного часа, вновь двинул в бой колонны гоблинов. Феликс видел, как, чеканя шаг, горцы не слишком быстро, но неотвратимо шли вперед, с явным намерением проутюжить поле, ломая последние очаги сопротивления, а вражеская кавалерия тем временем рвалась отрезать арцийцев от спасительной Святой дороги. Но на пути у нее встало Церковное воинство.

Феликс не зря читал старые трактаты по воинскому искусству, коротая бессонные ночи не в молитве, а в воображаемых сражениях, представляя своим противником то Анхеля Светлого, то самого великого Воля, переигрывая по десятку раз знаменитейшие битвы прошлого, выискивая, где ошиблись проигравшие и как добились своего победители. Может быть, такое развлечение и не было богоугодным, но в этот проклятый день оно спасло тысячи жизней.

Еще до того, как расстроенная и обескураженная арцийская кавалерия понеслась назад, сметая все на своем пути, Феликс, предвидя это, быстро и четко оттянул свои полки к лесу и без потерь пропустил бегущую конницу. Затем церковники стремительно вернулись на исходные позиции, на ходу перестроившись в ощетинившийся со всех сторон копьями треугольник, обращенный углом к противнику. Это было проделано вовремя. Таянцы, преследовавшие разбитую кавалерию, налетели на стоявших насмерть пехотинцев, всю зиму учившихся отбивать конные атаки.

Сверкающая на солнце лавина всадников наскочила на четыре кантисских полка и отлетела назад. Тарскийцы снова разогнали коней и опять были отброшены. Действующие под прикрытием пикинеров, разделенные на три очереди мушкетеры ни на мгновенье не ослабляли огонь. Пока одни целились, другие стреляли и быстро отходили назад, уступая место только что перезарядившим мушкеты. Не отставали и арбалетчики, выстрелы которых хоть и не пугали лошадей, зато отличались большой точностью.