Татьяна Патрикова - Особенности эльфийской психологии

Хотел в губы, но передумал. Решил не обострять. И хорошо, потому что в тот же момент глаза парня широко распахнулись, и на моей шее сомкнулись те самые тонкие пальцы, которые казались мне такими хрупкими, но оказались сильными и жесткими. Если во мне еще и присутствовала утренняя нега, то вся разом сошла на нет.

— Мне кажется, я тебя предупреждал? — зашипел мне в лицо незнакомец, которого я лишь по своей глупости попытался отождествить с Ирой — зазнайкой, умницей, но хорошей, светлой девочкой.

У меня в груди похолодело. Ир разжал пальцы. Я медленно, стараясь не делать резких движений, лег обратно, устроил голову на подушке. Парень на меня не смотрел. Лежал на спине и пялился в потолок. Вид у него был расстроенный. И вообще, что-то в нем имелось нервное, надломленное. Именно таким при первом близком знакомстве показался мне Машка, еще до того, как стал зубки в сторону Алого показывать. Что же с этим парнем может быть не так?

— Ир, — позвал я и, подумав, попытался оправдаться. — Это была попытка пошутить. Ну и маленькая месть, конечно.

— Шутки у тебя дурацкие! — рыкнул в мою сторону он.

Я вздохнул. Повинился.

— Уже понял. Ты из-за шутки вчера на меня взъелся?

— Я не предатель, — бросил он. Повернулся на бок. Теперь мы с ним оба смотрели друг на друга. Помедлив, нашел между нами его руку и сжал, по наитию, не более того. Появилось во мне какое-то иррациональное желание успокоить и ободрить. Хотя он на первый взгляд не особо в этом нуждался.

— Тебе ведь так спокойнее, я вижу, — вырвалось у меня. Странно я себя вел. Очень странно. Такое мог себе позволить только с кем-нибудь из друзей. Тех настоящих друзей, за которыми «и в огонь, и в воду, и в медные трубы». Но разве этот парень мой друг? Да мы с ним меньше суток, если подумать, знакомы!

— Меня бесит, что ты все видишь, все понимаешь, и все тебе удается! — заявил он возмущенно, и я, кажется, понял, почему так сильно его раздражаю.

— Не завидуй, — фыркнул тихо. — Ты что, за этим к «колокольчикам» в класс затесался? Чтобы приручить строптивых?

Парень посерьезнел:

— А если скажу, что не за этим, будешь дальше спрашивать?

— Ты ведь слышал, что я про Гарри и Фа сказал? — мне тоже совсем расхотелось шутить и миндальничать, хоть в первый момент мной двигало простое и понятное желание утешить. Но было не похоже, что этот парень нуждается в моем утешении. — Если ты сам не захочешь рассказать, я не стану настаивать, — а, помедлив, еще и добавил: — И не пойду тебя закладывать, — сказал это и пытался убрать руку, но в следующий момент он уже сам за нее схватился, как утопающий за соломинку.

— Мне… — запнулся. Я почувствовал, что он смущен, но не увидел на его лице ни малейших признаков этого. Словно маска. Неужели он и сейчас совсем не таков, каков на самом деле? Кто он вообще? Я запутался. Подумал об этом, а Ир сказал: — Так действительно спокойнее, — и закрыл глаза.

«Было бы еще спокойнее, если бы я обнял тебя, эльфеныш», — пронеслось у меня в голове. Но я себя жестко одернул. Было бы, никто не спорит. Но такие вот обнимашки нас с ним точно ни к чему хорошему не приведут. Поэтому я всего лишь позволил ему и дальше стискивать мою ладонь, словно он маленький мальчик, а я его старший брат. Это странно, ведь внешне мы с ним как минимум ровесники. Но этот жест успокоил нас обоих. Подождал, когда Ир снова откроет глаза. Можно было не спешить выбираться из постели, еще так рано.

Ирирган

Я лежал с закрытыми глазами. Зачем я так разозлился? Вспышек бесконтрольного гнева у меня не было уже давно. Из-за них мерцающих и не принимают в наш университет. Находясь в пограничном состоянии между очередным мерцанием и истинной формой, мы становимся раздражительными. Можем кидаться на других из-за пустяков.

Хотя… я не считаю пустяком попытку Андрея поцеловать меня. Он ведь именно это собирался сделать, так? Я не собираюсь встречаться с парнем. И вообще, Ириль — мое первое полноценное женское мерцание, раньше я принимал только мужской облик, какую бы расу ни брал за основу. Поэтому — никаких поцелуев! Пусть думает, что желает, но… Мне не хочется отпускать его руку. Она действительно успокаивает. Не потому, что я такой мямля. А потому, что, молниеносно выскользнув из мерцания, которое не снимал уже несколько месяцев, подверг свое душевное состояние непростому испытанию.

Мы — изменчивые, в таких пограничных состояниях нам нужен какой-то якорь. А кроме Андрея, тут никого нет. Поэтому, когда подсознательно ощущаю рядом с собой тепло другого существа, мое тело непроизвольно начинает перестраиваться, стремясь замерцать и принять облик того, кому так удачно удалось меня успокоить. С кем мне уютно. Я ведь уже говорил об этом странном чувстве. Уют — как давно его не было в моей жизни. Но — не будем об этом.

Андрей лежал молча и не пытался меня заставить хоть что-то объяснять. Но я еще два дня назад настроил себя на то, что однажды именно к нему приду с подробным рассказом о мотивах собственного поведения. Именно ему попытаюсь излить душу. Так странно. В глубине души во мне все еще живут злость и обида на психолога. Но сейчас, когда предыдущее мерцание почти полностью слетело, когда я почти такой, какой и есть на самом деле, эмоционально тоже меняюсь. Разительно. Ведь раньше, до того как учеба в университете вынудила находиться в мерцании годами, я был другим. Не таким раздражительным, не таким вредным и местами даже злым.

Андрей, одно его присутствие заставило вспомнить обо мне настоящем, и это уже не злит, это пугает. Я ведь держал глаза парня закрытыми не потому, что мне так страшно ему открыться. Почему-то верится, что он не предаст. Просто боюсь вспоминать себя. Ведь до защиты нельзя представать перед университетской общественностью в истинном виде. В лучшем случае меня просто выгонят, в худшем лишат всех званий — всего, чего достиг за эти годы беспрерывных мерцаний.

Я начал говорить и сам не сразу заметил, как неосознанно сжал, почти стиснул руку Андрея. Он не возражал. Он вообще молчал. Только дышал и слушал меня. А я, как и собирался, изливал душу. Вот только хотел все это по-другому обставить. Говорить задиристо, смело, с вызовом, а у меня получилось грустно, искренне, с тоской, причину которой пока не готов объяснить, потому что тогда придется открыть, кто я, но мне хочется приберечь известие о том, что я вовсе не эльф, как он, наверное, подумал, а нечто иное, на потом. Когда увижу его реакцию на свои слова, станет ясно, что он все понял правильно.

Андрей

Ир говорил тихо, ровно, но по тому, как сжимал мою ладонь в иррациональном стремлении найти не столько защиту, сколько понимание, я осознал, насколько трудно ему даются слова. Да, совсем не таким представлял себе это утро.