Ольга Громыко - Цветок камалейника

— Нет, пытаюсь угадать, давно ли ты из пеленок вылез, — огрызнулся Джай, пряча флягу на место.

— У нас в гора нэт пеленка! — гордо заявил охотник. — Настоящий мужчына с рождений козлиный шкура лежи, череп враг погремушка играй!

— Лет тебе сколько, спрашиваю? — снова начал терять терпение обережник.

— Двадцать два, — рассеянно признался ЭрТар, поглощенный поисками утонувшей мочалки.

Обережник презрительно фыркнул — ему в прошлом месяце исполнилось двадцать четыре.

— Как ты меня нашел? — уже спокойнее поинтересовался он.

— Зачэм искат’? Кошка скажи, тот след нюхай!

— А его как мимо хозяйки протащил?

— Он сам по стэна влэз, — расплылся в улыбке горец. — Я тол’ко окно открой и свистни.

Кошак, словно догадавшись, что речь зашла о нем, перестал вылизываться и благосклонно замурлыкал.

— И почему, скажи на милость, ты решил, что я вам обрадуюсь?!

Горец недоуменно сдвинул брови:

— Ну я жэ тэбэ вся ноч’ помогай-спасай!

— Я тебе тоже!

— Вот! — торжественно поднял палец ЭрТар. — Тэпэр мы с тобой дрюг навэк! Мой стрэла — твой стрэла, мой дом — твой дом! Давай ышшо кров’ в знак вернаст’ смешаэм, э?

— Да иди ты со своей верностью! — затравленно взвыл Джай, у которого от сорочьего треска уже голова кругом шла. — Кровь ему… клещ ненасытный, Иггр твою мать! Навязался на мою голову! Чтобы утром духу твоего здесь не было… и кошачьего тем более!

Струхнувший Тишш раздумал метить угол, вспрыгнул на стол и свернулся калачиком, свесив хвост до самого пола.

— Хэй-най, утром мы быстро-быстро уходи, ты дажэ жалей, слезы платок сморкай! — Горец, ничуть не стесняясь обережника, вальяжно вылез из бадьи, одним полотенцем обернул бедра, а вторым начал промокать косу.

Если внезапно вскочить, двинуть ему под дых и сцепленными кулаками добавить по пегой башке… Джай нога об ногу содрал разношенные сапоги и вытянулся поверх одеяла, мысленно смакуя упущенную возможность.

— Эй, — возмутилась несостоявшаяся жертва, — у нас в горах прынят уступать гост’ свой пастэл’, еда и жэншына!

— Ну и катись в свои горы! — огрызнулся парень, отворачиваясь к стене. Полежал, фыркнул и, не удержавшись от соблазна поделиться представившейся ему картинкой, добавил: — Впрочем… женщину можешь забирать!

ЭрТар заразительно расхохотался. Вопреки расхожему мнению, по-настоящему разозлить или обидеть горцев было сложно — если и прирежут сгоряча, то потом искренне оплачут.

— Ладна, я на пол лэч’, — примирительно предложил он. — У тэба запасной кошма ест’?

— Возьми в рундуке, — предпочел откупиться малым Джай. Заикнись горец еще и о подушке, обережник голыми руками оторвал бы ему косу вместе с головой. Но тот, похоже, сообразил, что дальше искушать судьбу не стоит, и заткнулся.

Обережник закрыл глаза, однако от радужных кругов перед ними это не избавило. Иггр с горцем, пусть ночует. Оно даже спокойнее: не надо гадать — а вдруг дхэры уже изловили «сороку» и ощипывают по перышку, расспрашивая о «соучастнике»? Конечно, откровенничать перед ним не стоит, но мстить еще глупее. Оба хороши: никто Джая силком в святилище не тянул, стрелять не заставлял… а утром…

Парень споткнулся и ухнул в черный колодец сна, предоставив будущему полную свободу действий.

— Похоже, твоя игрушка сбежала, Архайн? — Сомнения в тоне дхэра не было ни на песчинку, зато издевки — на целый могильный курган.

Йер с досадой выронил обломок ошейника и выпрямился.

— Да, господин.

Лгать бессмысленно, рассыпаться в извинениях глупо. К тому же в вызванной знамением сумятице из святилища могли без труда и спешки выбраться не только убийцы и полудохлый раб, но и все обитавшие в туннелях улитки.

Да и не было змеехвостому дела до чужих цацек — сейчас он играл с самим Архайном.

— Надеюсь, ты помнишь, как стал Приближенным?

Еще бы. Ведь его предшественника в этот день не стало, причем самым незабываемым образом.

Иггров Глашатай не требовал ответа. Просто стоял на пороге, пряча кисти в противоположных рукавах и как будто даже сочувственно осматривая опустевшую клеть вместе с вошедшим минутой раньше йером. Но Архайн не обольщался: он был лучшим Взывающим К Темному и только благодаря этому — до сих пор живым. Еще одна оплошность, и его без колебаний заменят лучшим из худших.

Капюшон приподнялся, тускло блеснула не то гадючья чешуя, не то тараканий панцирь.

— Что ты намерен делать?

Йер замешкался с ответом. Щенячье рвение больше пристало юнцам, у которых нет четкого плана, только желание выслужиться. Или трусам — теми движет страх перед наказанием, а он еще худший помощник. У Архайна планов было несколько и, на его взгляд, одинаково дельных. Но зачем торопить события?

— Что вы прикажете, господин.

— Ищи Тварь. Случайные свидетели обряда — ничтожества, им все равно никто не поверит. Пусть ими займутся другие йеры.

— Да, господин. — Иного Архайн и не ожидал, но начальство должно чувствовать себя мудрым и грозным. И тем, кто отказывает ему в этом невинном удовольствии, не позавидуешь. — Я уже готовлюсь к «манку».

— Хорошо. — Тень от капюшона вернулась на законное место, Глашатай развернулся и дегтярной каплей просочился сквозь полотно двери. Ни слова о гибели друга (или подруги? Дхэры крайне скупо отмеряли людям знания, о себе не рассказывая ничего вообще), ни следа скорби. Архайн и раньше-то не замечал между дхэрами особой приязни, вместе они жили только ради безопасности. Такое ощущение, что Глашатай даже рад потере — но не желает стать следующим.

Архайн поднял с кресла мантию Взывающего и набросил ее поверх одежды. Поправил длинную, змейкой, серьгу Приближенного. Первые пару лет после ее получения — окровавленной и еще теплой, вдетой по-живому — он стригся коротко, чтобы знак сразу бросался в глаза, но потом отпустил волосы до плеч, дабы иметь возможность в конце разговора с каким-нибудь наглецом эдак небрежно откинуть прядь за ухо, повергнув того в прах или нечто еще мельче.

Но сейчас Архайн собирался в храм, где на него и так никто глаз поднять не смел, даже остальные Приближенные. Йер мельком глянул в зеркало, поморщился — усталость серым налетом легла на гладко выбритое лицо, возраст которого выдавали только глаза. Смерть от старости Приближенным не грозила — однако мало кто проживал столько, чтобы в этом убедиться. Из семи нынешних — один Архайн.

О подземелье простые Взывающие и тем паче Внимающие не знали, поэтому пришлось идти поверху. Йер Илланд уже ждал возле ирницы — молодой, худощавый, со светло-рыжими волосами и бледным, слегка фанатичным лицом. Безупречно одетый и вооруженный, безумно гордый, что Приближенный выбрал именно его. Болван. Знал бы ты… Но для предстоящего задания он самое то: старательный, умелый, безжалостный и в то же время — заменимый.