Ольга Громыко - Цветок камалейника

— Просто пришла. В Летописи Предвечной нет ни слова о божественных чертогах и темницах. Возможно, где-то рядом засох цветок или съеденная нами щука решила пожить на суше. — Брент опустил руку к земле, и ящерица кинулась наутек, забавно извиваясь всем телом. — Я не знаю, чья именно душа заполнила эту оболочку. Я даже не могу предсказать, что у меня получится, если я воззову еще раз, — птица, рыба, зверь? Бабочка или росток дуба? Привратница сама решает, кому дать шанс на возвращение. Потому-то целенаправленное воскрешение и невозможно.

— А как же это удается Архайну? — ЭрТар с надеждой пошевелил травяной пук, в котором скрылась тварюшка, но та как сквозь землю провалилась.

— Он убил меня. — Брент подбросил семена на ладони, и горец, наконец, увидел, куда жрец их прячет: камалейки просто всосались в кожу, растворились под ней. — И привязал отлетающую душу к кристаллу, поделке дхэров. Когда я умираю, то снова возвращаюсь в него, и только от йеровой прихоти зависит, оставить меня в небытии на год или тут же возродить снова.

— И ты ничего не можешь сделать?

— Нет. Я принадлежу Архайну больше, чем раб. Того хотя бы смерть освобождает. — Мужчина сосредоточенно, словно надеясь отвлечься от воспоминаний, сгреб тлеющие угли в кучку и опрокинул над ней флягу.

Слушателям его откровение тоже не доставило удовольствия.

— И что, все жрецы вот так, с семенами, умеют? — дрогнувшим голосом уточнил Джай.

— Все, отмеченные Привратницей. И она сама.

— И Приближенные, да?

— Частично. Йеры не ладят с «тварями», и истинное перерождение камалейника им недоступно. Они могут создавать лишь подобия тел, которые существуют несколько дней, от силы полтора семерика, а затем рассыпаются прахом.

Когда парни осознали, что он имеет в виду, им стало совсем нехорошо.

— Но сейчас… ты в порядке, э? — осторожно поинтересовался горец.

Брент неопределенно пожал плечами:

— Трудно сказать. Я помню все, что происходило со мной до первой смерти — и между последующими, чувствую голод, боль и усталость. Вроде бы ничем не отличаюсь от обыкновенного человека.

— И сколько тебе… еще…

— Дня три. Поэтому не стоит тратить время на пустую болтовню.

Жрец встал, и кабан послушно похлюпал к нему по мелководью. Зловредная скотина успела вываляться в тине по самые уши, но ЭрТар этого даже не заметил.

Точнее, не сразу заметил. А уж тогда его заковыристые ругательства изрядно разрядили обстановку.

Яшерки беспокоились, посвистывали и топтались в оглоблях, не желая опускаться на передние лапы, хотя раньше вовсю пользовались остановками, чтобы пощипать дикоцветной травки.

— Ну чего ты, серый? — Хруск гладил бегуна по крутой шее, безуспешно пытаясь успокоить. — Что тебе не нравится?

— Моруны. — Йер брезгливо пнул землю носком сапога. — Двое… нет, трое.

У Архайна не было сомнений, откуда взялся этот «клад». Чуть подальше он нашел валяющуюся в траве стрелку, а там, где сейчас стоял йер, смятую траву покрывала бурая кровяная корка. Обережники у иггроселецких ворот, при виде Приближенного затрясшиеся наподобие осиновой рощи (слухи разбежались по городишку бойчее крыс), живо припомнили двух парней, горца и белобрысого, прошедших мимо них примерно в середине леволуния. От страха мужики даже проговорились о трех местных головорезах, сунувших обережи мзду за молчание и погнавшихся за теми двумя. В город никто из них не вернулся…

— Раскопаем? — воодушевился обережник. Найти моруний схрон до вылупления — небывалая удача, а тут сразу три! Заразы на них еще нет, только белая плесень по коже, которой лучше не касаться: жжется крапивой. Работы же всего ничего: они обычно под самым дерном лежат, фьетами сковырнуть можно. Отволочь в город, стребовать с храмовников положенную мзду…

— Вот еще, — отрезал Архайн. — Пусть иггроселецкие йеры сами своих морунов ловят, а то совсем от безделья одурели, хрен знает чем занимаются.

— Как скажете, господин Приближенный, — покорно согласился старшой. Остальные обережники почтили йеровы слова насупленным молчанием по сгинувшим бусинам. Вот скотина, не дал добрым людям чуток подзаработать!

«Вот скоты», — подумал Архайн, усмиряя своего ящерка грубым тычком под челюсть. «Им лишь бы набить брюхо сегодня, а что завтра по их вине может не быть, их не волнует».

Вернулся отправленный к лесу разведчик.

— Хороших троп нет, даже к опушке не подъехать, — доложил он. — А на ближней полянке кострище, свежее, утреннее, и следы в чащобу ведут.

— Разобрать кладь, — без колебаний распорядился йер. — Старшой, отряди пару человек — пусть отгонят ящерков в Иггросельц и поставят в храмовые стойла. Дальше мы пойдем пешком.

— Но, господин, стоит ли ослаблять отряд… — заикнулся было Хруск.

— Главное их догнать. — Архайн первым начал отбирать необходимые для похода вещи. Не то чтобы он собирался их нести, но ведь есть на кого навьючить. — А работы там будет, хорошо если для меня одного.

— Вы уверены, господин? — опешил обережник. — Почему?

— В «летописи» тваребожцев есть одно дурацкое пророчество. — К исполнительному старшому Архайн уже притерпелся, и тот его почти не раздражал. Можно даже снизойти до более подробного ответа. — Дескать, Тварь непобедима, потому что на ее стороне играет судьба. А значит, надо всецело на оную положиться, и все будет прекрасно.

— Но ведь это не так, господин? — осторожно уточнил Хруск.

— Так. До сих пор пророчество еще ни разу нас не подводило, — ухмыльнулся йер. — Ведь за ним эти одержимые сектанты забывают, что существует еще и здравый смысл.

Вопреки расхожему выражению, сумерки не опустились на лес, а, напротив, поднялись из оврагов, сначала разлившись под ногами, потом затопив путников по колено, по пояс… За день парням и жрецу не встретилось ни жилья, ни дорог — только едва заметные, нечеловечески узкие стежки, обрывающиеся возле стены кустов или бочажного окна. ЭрТар все ниже сгибался над кабаньей холкой. Джай слышал его хриплое, болезненное дыхание, но понимал, что предложение помощи только оскорбит горца. Тот, видать, почуял, что у обережника на уме, и, встрепенувшись, преувеличенно бодро обратился к Бренту:

— Расскажи о своем ордене, э?

— Вам это не нужно, — привычно отрезал жрец.

— Считай, что это моя последняя воля!

— Твоя последняя воля была вчера, — возмутился мужчина.

— Так я же ее не использовал!

Брент устало махнул рукой. Он уже убедился, что единственный способ заткнуть горца — говорить самому. К тому же дело зашло слишком далеко, чтобы продолжать тупо отмалчиваться. Да и косые взгляды Джая порядком его достали. Пусть или прекращает подозревать жреца невесть в чем, или проваливает к Темному!